Halloween Fest

01.11.2019 в 21:29

Гость

Начали?

Искры. Ну те самые ))

Где-то там

1

URL

01.11.2019 в 21:30

Гость

Где-то там

2

URL

01.11.2019 в 21:31

Гость

Где-там

3

URL

01.11.2019 в 21:31

Гость

Где-то там

4

URL

01.11.2019 в 21:32

Гость

Где-то там

5

Конец. Но продолжение может будет. Когда-нибудь ))

URL

01.11.2019 в 21:33

Гость

1/3
Только Иван Рактитич и Ваня Боснич знали, насколько на самом деле Лука Модрич не переносит прикосновения к своему телу вне футбола. Одно дело – на поле, где он щедро получал и не менее щедро дарил касания: сокомандникам, соперникам, тренерскому штабу. И совсем другое – за пределами стадионов и тренировочных баз.
Иван заметил это еще в две тысячи восьмом, в свой первый сезон в сборной. На выходе с базы игроков ждали болельщики с обычными просьбами дать автограф и сфотографироваться. Иван обратил внимание, что Лука, приобнимая болельщицу для фотографии, еле заметно поморщился. На вопросительный взгляд – “Что не так?” – тот лишь пожал плечами. Потом Иван замечал это постоянно: такой тактильный на поле, вне его Лука крайне нервно реагировал на попытки прикоснуться к нему. Иван принял правила игры и старался даже во время матчей не злоупотреблять возможностью обнять Модрича. Хотя тянуло это сделать – до дрожи в пальцах и сбитого дыхания. Обнимая Луку, Иван каждый раз чувствовал, что обнимает тот единственный огонь, который способен сделать из глиняных големов живых людей. Прикосновение пальцами к волосам – и по руке бежало пламя, давало силы дожить до конца матча. Легкий мазок рукой по плечу – и сердце наполнялось ликованием и животной яростью. Объятия – и Ивану казалось, что он готов взлететь в небо и сокрушить эту землю. Лука рассыпал то ли щедрые искры Благодатного огня, то ли искры Адского пламени. Огонь горел внутри Луки. И Иван прекрасно понимал, тех, кто хотел как можно чаще прикасаться к этому огню.
Иногда бывали и дни, когда Лука отдавал весь другим огонь, не оставляя себе ничего. Тогда Иван мог видеть, краем сознания, периферийным зрением, шестым чувством полузащитника, как от сгоревшего до головешек Луки поднимаются в небо темные струйки дыма. В такие моменты он мог сделать только одно: постараться поддержать Луку, передать ему часть своего огня. Пусть это были мелочи, крохи, даже не искры, преддверие искр – но хоть что-то! Впервые струйки дыма от Луки Иван увидел после злополучного матча против Испании в третьем туре Евро-2012. Гол Наваса – непонятный, немыслимый, из офсайда! – похоронил шансы Хорватии на выход из группы. В раздевалке царило уныние. Иван, откинувшись на шкафчик, наблюдал, как игроки один за другим, даже не понимая, что делают, подходили к Луке. Прикасались к плечам, волосам, шее… И с каждым прикосновением Лука все гас и гас. Иван так и не подошел. Не посмел забирать – последнее. Только в автобусе, сев рядом с Лукой, просил Господа, чтобы Он передал часть огня самого Ивана – Луке. Когда они подъехали к гостинице, Лука уже был похож на человека. Они ничего не сказали друг другу. Во всяком случае, вслух.
Спросить напрямую, почему Лука такой пламенный Иван осмелился лишь однажды. Как-то вечером, когда они устроили семейные посиделки на четверых.
– Просто он сам – огонь, – улыбаясь, подтвердила предположения Ивана Ваня Боснич, легко и непринужденно принявшая Ракету, а позже и Ракель, в круг близких. – Огонь зажигает других, но если поджигать других слишком часто, самому не останется ни искры.
– К тому же, раз уж мой организм так функционирует, я, по крайней мере, хочу сам выбирать, с кем и когда делиться этим огнем, – проворчал Лука.
– Так поэтому у тебя на теле нет ни одной татуировки? – уточнила Ракель.
– Ну да. Татуировщик будет прикасаться к коже, долго, постоянно. Я же сойду с ума в процессе.
Иван боялся, что однажды Лука сожжет себя дотла. К счастью – быть может, помогали Ивановы молитвы? – этого не происходило.

Иногда огонь внутри Луки пытался пожрать его самого. Огонь нельзя просто запереть внутри одного человека, ему требовался выход. Если Лука получал травму и не мог выходить на поле, огонь внутри него разгорался до невероятных масштабов, грозя уничтожить и самого Луку, и любого, кто окажется рядом. Терпеть Луку в такие периоды удавалось, да и то не всегда, только Ване и ему, Ивану. Сценарий всегда был один и тот же: Лука держался, сколько мог, но в один момент превращался в огненный смерч. И ни Ваня, ни Иван никогда не могли угадать, что станет той самой последней каплей, после которой Лука разругается с кем-то из них насмерть, набросится на физиотерапевта или набьет кому-нибудь морду. “Я боюсь, он однажды совершит что-то непоправимое, причем с собой”, – сказала Ивану как-то Ваня.
Впервые она не смогла сама справиться с этой бездной и позвонила Ивану в две тысячи четырнадцатом, через неделю после того, как врачи “Реала” вынесли однозначный вердикт: разрыв мышцы левого бедра, полученный Лукой во время матча Хорватии против Италии, не позволит ему играть минимум три месяца.
– Он сведет меня с ума, – сказала она, и в ее голосе Иван услышал усталость.
– Я больше не могу находиться с ним в одном пространстве, – сказала она, и в ее голосе Иван услышал безнадежность.
– Пожалуйста, приезжай. Может, хоть ты с ним справишься, – сказала она, и Иван больше не слушал. Он был нужен Луке.
С тех пор он старался не ждать, пока Лука начнет взрываться. Он приезжал в небольшую квартиру, которую Лука снял, чтобы было, куда сбежать до того, как он начнет быть опасным для других. Разговаривал, терпел колкости, сцеловывал яростные слезы, становился спарринг-партнером. Позволял выпустить пламя наружу. Был той водой, которая требуется, чтобы притушить пожар.

URL

01.11.2019 в 21:33

Гость

2/3Иван знал, что так все и будет, еще когда вслед уходящему с поля с травмой Луке неслись крики фанатов Уэльса: “Ты просто дерьмовая копия Джо Аллена!” Смутные надежды, что все обойдется – врачи обещали: три-четыре дня, и Модрич будет в порядке! – похоронила смска от Вани.
“Врачи говорят, к “Галатасараю” не восстановится”
“Приедем с Ракель послезавтра”, – тут же ответил Иван.
“Он будет там же, где обычно”
Они приехали в Мадрид к вечеру. Разгорался закат, расцвечивая небо в ало-оранжевый с золотыми прожилками. Оставив Ракель с Ваней (Ракель коротко кивнула, провожая его: “Удачи!”, Ваня только вздохнула, обнимая подругу), Иван поехал к Луке.
Он хорошо знал эту квартиру на улице Сан Реституто: небольшая кухня, объединенная с гостиной, в которой из мебели были только пара старых продавленных кресел и стол; спальня, практически все пространство которой занимала кровать; белые стены, белый свет ламп, не прикрытых абажурам или плафонами. Это было идеальное место, чтобы отсидеться и невозможное – чтобы жить.
Ключ повернулся в замке как всегда легко, дверь открылась без скрипа. В квартире стояла тишина – в такой тишине охотник и зверь смотрят друг на друга, прежде чем разойтись навсегда или броситься, чтобы убить друг друга.
Иван принюхался. В квартире пахло чем-то знакомым и в то же время – неизвестным. Пылью, пудрой, влажной шпатлевкой – такой запах обычно бывал в ванной после того, как Ракель “приводила лицо в парадно-боевой вид”. А еще почему-то – спиртом и бетадином. Уж этот запах Иван бы никогда ни с чем не спутал. Не после стольких лет в профессиональном спорте.
– Боснич сказала, что я нихера не разбираюсь в современном искусстве, и Рамос даже в этом лучше меня, – Лука сидел за столом в полупустой гостинной почти обнаженный – только белое полотенце было обернуто вокруг бедер. Крутил что-то в руках. Он не поднял головы – ни у кого, кроме Ивана не было доступа в эту квартиру. “Дорогой, Серхио действительно любит современное искусство”, – перевел про себя Иван. Он пригляделся и замер, боясь даже дышать. По спине предательски сползла капелька холодного пота. На столе, застеленном одноразовой пеленкой, в ряд лежали медицинские инструменты. Перчатки. Спиртовые салфетки. Бетадин. Клей для ран. Бинт. Несколько одноразовых скальпелей в полупрозрачных упаковках. В правой руке Лука держал один, уже извлеченный из пластика – в опасной близости от кожи левого предплечья. Иван понял: остатков самоконтроля Модрича еще хватило на то, чтобы все распланировать, но уже явно не хватало, чтобы не навредить себе. Иван нервно сглотнул. Спросил – одними глазами: “Зачем?!”
– Современное пост-интернет искусство стремится в реальность, – спокойствие в голосе Луки могло обмануть многих, но не Ивана. Он слышал: за этим спокойствием – безумие, шипение адского пламени, грохот адской бездны. И понимал, отчетливо, как никогда: если он не удержит, Лука сорвется в нее. Темные глаза казались алыми, и Иван не мог сказать, виноваты в этом отблески заката или внутренний пожар Луки. – Многие современные художники используют в качестве красок кровь.
Лука дернул головой, и Иван увидел, что рядом со стеной, практически сливаясь с ней, на мольберте стоит натянутый на раму холст. Метр на полтора. Грубый лен был небрежно загрунтован белым. “Расход акрила – 450 грамм на квадрат, если в два слоя”, – всплыли из глубин подсознания Ивана воспоминания о ремонте. Но даже приблизительно прикинуть пересчет акриловой краски на кровь у него не получалось.
– Я не позволю тебе это сделать, – нервно выдохнул он, делая небольшой шаг вперед. Лука смотрел внимательно, лезвие скальпеля слегка дрожало у него в пальцах.
– Хорошо, – после нескольких мгновений тишины неожиданно легко согласился Лука, отводя лезвие от предплечья и вставая из-за стола. – Сделай это сам. Давай покажем ей, какое оно на самом деле, это современное искусство.
Первым порывом Ивана было отказаться, развернуться и убежать из этой квартиры, где пахло еле сдерживаемой яростью, обещанием крови и смерти, еще влажным грунтом на холсте, а в глазах его лучшего друга полыхало пламя апокалипсиса. Но уйти означало предать. Не только Луку, но и что-то безумно важное в себе.
“Я никогда не делал ничего подобного”, – сказал он одними глазами. “Ты никогда не сделаешь ничего, что навредит мне. Только ты никогда не навредишь мне”, – так же взглядом ответил Лука.
– Ты. Или я, – тихо и тяжело сказал Лука и замолчал.
Иван осторожно поднял руку, прикоснулся к груди Луки. Под его ладонью заходилось в рваном ритме сердце. Сто десять-сто пятнадцать ударов, недопустимо много для профессионального футболиста. Кожа Луки была обжигающе горячей, в легких клокотала еле сдерживаемая ярость, и Ивану показалось, что сейчас его ладонь расплавится, как воск. Он прикрыл глаза, пытаясь представить себе то безумие, которое ему предлагал Лука. Представить не получалось. Это все было немного слишком. Много слишком.
“Только ты”, – отдавалось у него в ушах биение сердца под ладонью. “Не навредишь”, – шумело в голове.
– Я, – сказал он двадцать секунд и целую жизнь спустя, отнимая ладонь и беря со стола пару перчаток.

URL

01.11.2019 в 21:34

Гость

3/3

URL

01.11.2019 в 21:35

Гость

Тоже вношу свой вклад в фест, но для комментов получилось многовато) поэтому ссылкой: Свидание с Медузой - турецкие блондинки и НЁХ в подземелье :ghost:

URL

01.11.2019 в 21:40

Гость

Японская нечисть!AU, к ракидричам имеет чуть более чем никакое отношение. Лежала в черновиках с весны и пересекается по астрал-телекому с десятком других прекрасных вещей, которые написаны по пейрингу с тех пор, но по случаю феста я ее раскопал. Посвящается моему чудесному упоротому анону, который это накуривал в личке весной (если он еще бывает в треде).
Имена собственные так или иначе являются переводом реальных, НЁХи и их способности вычитаны автором-нихрена-не-японистом из фольклора, в частности, Окинавы. Рейтинг R. Warning: underage, спойлер

"История пастуха", часть 1

URL

01.11.2019 в 21:40

Гость

часть 2

URL

01.11.2019 в 21:41

Гость

часть 3, окончаниеДома одни ругали, а другие хвалили шестнадцатилетку, что он в одиночку разоблачил, выкурил лиса, третьи сомневались в его истории. Сам же Хикару после празднований забился поскорее в угол сарая, подальше от чествований его как новоявленного героя деревни. На пастбище его больше в одиночку не отпускали. Многие из ребят, которые раньше дразнили замухрышку, навязывались не столько в охрану, сколько из любопытства (никто другой не ухитрялся подружиться со злобным кицунэ!), но Ива за зиму так и не вернулся, ни в каком облике. Лишь временами метелки пожухшего веерника, ставшие тускло-желтыми из серебристых, качались против холодного ветра. Иногда в его посвистывании Хикару мерещился отзвук той первой щемящей сердце мелодии, но спутники не слышали ничего. В соседних деревнях тоже смогли вздохнуть спокойно. Никто так и не сознался, чем вызвал гнев оборотня, но Хикару вспоминал об увиденном в первую встречу старом шраме на плече Ивы и в глубине души считал, что белый кицунэ не стал бы просто так убивать направо и налево. Как знать, возможно, не только человека можно чем-то ужаснуть до немоты…
От одного тут же забываемого в момент пробуждения зимнего сна к другому, ежась от холода под старым одеялом, он слышал негромкий хрипловатый голос, которого ни разу не услышал наяву, и шагал навстречу желанному телу в теплые волны…

Приближалась весна, и остров наполнился новым, давно забытым ужасом: несколько человек, которые уходили далеко от дома, стали жертвами мучительной горячки, перед ней разводили руками и монахи, и городские врачи, если успевали застать человека в живых. Немногие, кто сохранял сознание перед смертью, говорили о бросавшейся на них пестрой одноногой козе, том самом чудовище из островных сказок, что превращается в вихрь смерти, если обернешься. И только Хикару продолжал гордо, теперь уже опять в одиночку, выполнять свою работу, потому что не сомневался в своей защите, если уж она не позволила кицунэ навредить ему. Свой черный и ивин белый шнурки для волос он сплел в один.

Настал праздник весеннего равноденствия, в который посещают кладбища и воздают почести предкам, чтобы их души благополучно пересекли реку, разделяющую миры. Солнце уже клонилось к закату, когда заволновавшееся стадо разбежалось слишком далеко. Двое козлят забрели в огромные кусты леспедецы у самой опушки леса, и Хикару полез следом, по-черному ругаясь и хлеща хворостиной, уворачиваясь от лезущих в глаза веток. Наконец, козы собрались в кучу, осталось пересчитать — и скорей домой, к праздничному ужину. А где же Така бегает?
Тридцать, тридцать одна, тридцать две… что?.. Хикару, похолодев, начал считать снова. Здесь не могло быть тридцати двух коз.
И все же были. Подозрительно пестрая коза стояла в самом центре стада, состоявшего из белых и черных.
Сердце ухнуло в пятки. Хикару, не отводя от нее расширенных глаз, схватился за левое плечо — но не нащупал там полоски шелка. Проклятый кустарник! Он бросился назад, туда — и сразу же невыносимая тяжесть, куда тяжелей того старого монаха, рухнула ему на плечи, заставив рухнуть на четвереньки, огромное мохнатое копыто больно вдавилось в ключицу, а лицо начал облизывать смердящий шершавый язык.
«Если оглянусь — я мертвец. Лихорадка».
Внезапно коза сорвалась с плеч Хикару и перемахнула через его голову. Он вжался в жухлую объеденную траву, заставил себя поднять глаза и увидел эту нелепую, ставшую вдвое больше, косматую тварь с ногой посередине туловища, скошенной набок мордой, светящимися глазами и острыми, как мясницкие ножи, рогами. И белого кицунэ, который стоял против нее, беззвучно рыча и стуча хвостами по земле. Из его пасти вырывалось пламя и ореолом текло вдоль тела. Духи острова Мияко бросились друг на друга.

Хикару поборол столбняк и пополз в кусты, ища повязку. Да вот же она, на ветке висит… Он нацепил ее трясущейся рукой и обернулся навстречу кошмарной ожившей гравюре. Коза, издавая утробный блеющий скрежет, от которого у Хикару встали дыбом волоски по всему телу, прыгала туда-сюда и пыталась достать кицунэ огромными рогами. Тот повис на ней, вцепившись пастью в загривок и полосуя когтями, но шерсть чудовища была слишком толста, и пламя не брало ее. Отбежав подальше, Хикару наконец увидел несчастного пса: тот лежал за кустами, розово-серые дымящиеся кишки были выворочены из брюха. Даже гавкнуть не успел…
Тварь сбросила с себя кицунэ, скакнула навстречу его новой атаке и поддела рогами. Окровавленный лис упал, но клубком подкатился под нее, впился снизу зубами и с мерзким хрустом разодрал козе глотку. Скрежетание существа перешло в вой и бульканье, туша осела на траву и замерла. Затем рассыпалась бурым вихрем, который унесло ветром к морю. Отползший в сторону кицунэ не шевелился. Лисья фигура превратилась в человеческую, а мохнатая шкура — в юката, которое теперь сделалось красно-белым от пятен своей и чужой крови.

Хикару подбежал к Иве, перевернул его на спину. От первого же прикосновения кицунэ вздрогнул всем телом и скорчился в безмолвном крике, задыхаясь, глаза его закатились. Только этого не хватало! Хикару панически уставился на полоску зеленого шелка, после секундного колебания снял ее с руки и отшвырнул подальше. Стащил с разом притихшего Ивы разодранную одежду и взялся перевязывать, хотя при виде жутких ран на груди его охватило отчаяние.

Он не успел заметить, как слабые горячие руки обвили его плечи и притянули ближе. Запекшиеся губы прижались к его губам, и Хикару ответил на поцелуй, вдыхая запах крови и мускуса, зачарованно глядя в широко распахнувшиеся глаза Ивы, которые изменили цвет с темных на серо-зеленые, чудно прозрачные, как вода. Сразу же мышцы начали наливаться слабостью, он вспомнил слова крестьян — и тут пришло пугающее и спасительное понимание…
Руки Ивы уже пытались раздеть его, и Хикару, отстраненно сознавая всю дикость происходящего, помог ему. Он оседлал окровавленные бедра Ивы, одновременно дрожа до мурашек и чувствуя обжигающий жар его тела, и решительно направил его член в себя, застонав от острой боли…
В мучительно-туманной, застилающей разум дымке происходящего, которая ритмично колыхалась вокруг, Хикару ощущал, как потихоньку слабеет, словно от вытекания крови, его собственное тело, и как возвращаются силы к Иве, начинающему отвечать толчками на его неумелые, скованные болью движения. Видел, как понемногу затягиваются рваные раны, и бережно прижался к его груди, наконец-то жадно осязая, гладя мягкие растрепанные волосы и тонкую нежную кожу, отделявшую внутренний огонь этого существа от хрупкого внешнего мира. Хикару увидел, что прекрасное бледное лицо искажается уже не наслаждением, а страхом, Ива шевелит губами и пытается оттолкнуть его, спихнуть с себя, но в нерассуждающем отчаянном порыве судорожно обнял его из последних сил…

…Козы давно разбежались кто куда. Красная от закатных лучей и крови трава была ложем двоих — живого и мертвого. Высокий обнаженный юноша поднялся, держа на руках обмякшее тело глупого пастуха. Беззвучные рыдания сотрясали грудь нечеловека, пока он шел под сень темного леса со своей ношей, окруженный язычками потустороннего пламени.

URL

01.11.2019 в 21:43

Гость

Писала драббл, порвала три баяна. Не очень хэллоуинская тематика вышла, но что уж сделаешь.
АУ, мир населен разными магическими существами, законы мира подстроены под это. Алхазов - суккуб, Дементьев - гремлин, Стогни - человек.

Стогни/Алхазов, ч1

URL

01.11.2019 в 21:44

Гость

Стогни/Алхазов, ч2***
- Да скажи ты ему! - глаза Дементьева метали молнии за стеклами очков.
- Не могу, он меня уволит.
- Кто, Вова?! Не смеши. И не заставляй меня цитировать тебе трудовой кодекс, я в этом не силен.
Денис промычал что-то невразумительное, делая вид, что он ох как занят чтением очередной статьи на “Чемпионате”. Но Дементьев не унимался.
- Вот скажи, если бы ты повернулся не на нём, а на ком-угодно другом, ты бы разве молчал? Нет. Пошел бы или сразу к объекту воздыхания, или как раз к Володе, как к начальству и там бы уже решали. И сейчас точно так же, не вижу проблемы. Он просто разведет вас по разным местам, будешь чаще в Лондон кататься, вообще пересекаться не будете, а там и отпустит.
Денис молчал, уставившись в экран перед собой.
- Или ты на самом деле боишься не увольнения, а просто отказа? Ну тогда, как я говорил, воспользуйся распыли…
- Знаете, что, Кирилл Юрьич! - Денис вскочил, едва не опрокинув стол длинными ногами и тут же шваркнул по столешнице кулаком. - Это не ваше дело! Я вообще пожалел, что вам сказал, ошибся я в вас. Думал, хоть вы в душу лезть не будете, а вы… Ведете себя не как приличный гремлин, а как тролль подгорный. - Он махнул рукой и вышел из кабинета.
Потом, конечно, пришлось извиняться. Денис быстро отошел, выкурил пару сигарет, сбегал в магазин за любимым сидром Кирилл Юрьича и купил немного сладких камней - небольшая сатисфакция. Дементьев подношение и шутку оценил, и тоже извинился в ответ, сказав, что не имел права влезать в его жизнь. После сцены, достойной сопливых ромкомов пр межрассовые отношения, где либеральная семья принимает партнера непутевого сына, они наконец разошлись обратно работать. Конфликт был улажен, но зерна сомнений посеяны.
***
Распылитель это был не наркотик. Не совсем наркотик. Денис убеждал себя, взвешивая все “за” и “против”. И он уже как-то пробовал его, правда совсем в юности и препарат ему достался какой-то просроченный, судя по эффекту. Каждый вид его использовали для разных целей, в основном чтобы помочь зачать ребенка в межрасовых союзах, но не только для этого. Зарубежные производители напирали на его безвредность так сильно, что в итоге стали выпускать в виде небольших флакончиков, похожих на пробники от духов. Один “пшик” и повышается шанс замутить с понравившимся партнером - по крайней мере, он будет осведомлен об интересе сразу. Два разнообразят сексуальную жизнь очень старых старых супругов, да и молодые не брезговали. Три и свою несчастливую влюбленность можно пережить вместе с правой рукой или дополнительных девайсов, вкупе с фантазиями, которые местами неотличимы от галлюцинаций. В шестнадцать Дениса так забрало всего от одного миллиграмма, но сейчас дело было не в этом. Он не хотел забывать влюбленность в Стогни. Но и заставлять его обратить внимание на себя тоже не желал.
За неделю тяжелых мыслей у него уже начала ехать крыша. Он носил распылитель в кармане (на всякий случай положив в еще одну коробочку) и частенько дотрагивался до него сквозь джинсовую ткань. Дементьев больше не язвил и не лез с дурацкими советами, Денису чудилось сочувствие даже в его ехидных улыбках и дежурных подначках. За день он выходил курить пару десятков раз. Иногда не курил, а стоял на лестнице под выходом на чердак, где не было пожарной сигнализации, зато был хороший сквозняк и пялился на маленький флакон. Он не знал что делать, совершенно измучился, любое его решение не принесло бы мира его душе.
Когда тихо скрипнула дверь из общего коридора, Денис чудом не выпустил флакон из рук. Вниз полетела лишь картонная коробочка, планируя как осенний лист. Он покрепче сжал в мгновенно вспотевшем кулаке тонкий пластик.

URL

01.11.2019 в 21:45

Гость

Стогни/Алхазов, ч3, всё

URL

01.11.2019 в 21:50

Гость

Вы бы фичков лучше принесли.
Ок, раз никто не несет, внесу минизарисовку по шеянам)
:ghost:

читать дальшеГоворят: пусть он добрый малый и мухи не обидит, и почитает отца с матерью, но нельзя смириться с тем, что в полнолуние никто из нас отныне не уснет спокойно.
Говорят: он наш и грехом будет пролить кровь брата.
Говорят: ни добрый христианский пастырь, ни раввин, ни мулла в тех краях, где шел наш табор, не смогли помочь ему.
Говорят: вернемся туда, где он стал жертвой ночного чудовища и отдадим его в руки ночного племени, с ними его новый дом или смерть.
Бородатый баро и старшие мужчины, сидя в кругу кибиток возле догорающего костра, смотрят на старую пуридаи, ожидая, что она скажет. Нет ее последнего слова - нет решения.
Сморщенная носатая старуха, какими пугают непослушных детей добрые селянки, медленно и скорбно кивает, смахивая слезу шалью золотого шитья...

Прибывающая луна жадно тянется к Шиме сквозь облака, вставая над лесной опушкой. Он, привязанный к смолистому сосновому стволу, стоит лицом к озаренной пустоши, покрытой холмами, и слушает затаенное лунное пение в своей крови. Где-то теперь тот, кто однажды назвал его другом, и манил за собой гулять в этой чаще, кто так статен и красив, как Марко Кралевич из сказаний? Где же он был, когда одна из лесных теней ожила, и Шиме, очнувшись на коленях у плачущей прабабки, увидел свое тело покрытым укусами, которые мгновенно зажили? Побоялся его? С тех пор ни одно полнолуние не оставило Шиме сытым, а родной табор - мирно спящим, ему ли винить всех, кто отвернулся?
"Еще три ночи, - алчно шепчет волчье солнце, - и ты вновь станешь моим"...

Зарница далекой полночной грозы безмолвно вспыхивает на небе, озаряя раскрывшийся холм.
Они, не приминая травы, шествуют к нему. Лунные лучи играют на длинных русых волосах и бледных лицах тех двоих, что идут впереди в темных одеждах - невысокого и повыше ростом. Возле них, как преданный пес, бежит огромный черный волколак. Следом тянется свита из других клыкастых и рогатых зверей, и гримасничающих лукавых бесов, и невесомых чернокрылых духов, и тварей, которым нет названия.

Волколак, сверкая кипенно-белыми клыками, встает на задние лапы, опираясь о дерево по обе стороны от головы Шиме. Янтарные глазища высматривают его душу, высматривают, есть ли еще у него душа. Шиме не помнит больше молитв на языках человеческих.
По кивку невысокого вожака веревки падают на землю. Волколак опускается у ног молодого цыгана, короткая жесткая шерсть растворяется в неверном ночном сиянии.
- Я ведь просил не искать меня в ту самую ночь... Я чудовище, - глухо произносит Деян, обнимая колени Шиме, - но я твое чудовище... Идем?

URL