Продолжение. Левойс, двадцатые годы. Возможно оскорбление чувств экспертов в области мореходства и парусного спорта.
#господинучитель, серия 4, часть 1/2— И представь себе: это загадочное "М." означает всего лишь "Матс". Я думала, что он какой-нибудь Максимиллиан, Мануэль или на худой конец Мартин. Это даже большее разочарование, чем его возраст. Что ты смеёшься, Бобек? — Анна с театральным возмущением толкнула Роберта в плечо, и он, не переставая смеяться, повалился на подушку. Для нежной молодой девушки у Анны была весьма тяжёлая рука. — А с возрастом-то что не так? — поинтересовался Роберт, тыльной стороной ладони вытирая выступившие от смеха слёзы. — Когда я читала этот его нашумевший "Полёт шмеля", я решила, что ему по меньшей мере пятьдесят. А он, оказывается, даже на пару месяцев моложе меня! И тоже вчерашний выпускник университета. Твоего, кстати. Ты его не помнишь? — Никакого Хуммельса у нас на курсе не было. Зато, в отличие от некоторых, — Роберт легко коснулся пальцем кончика носа Анны. — я читал о нём статью, в которой его называют чуть ли не первым писателем послевоенного времени. То есть какое-то представление о его возрасте у меня было. — А я не считаю необходимым читать статьи о писателях! — снова возмутилась Анна. — Главное в нём то, что он готов хорошо заплатить машинистке: как раз столько, сколько мне недостаёт, чтобы купить ту квартирку. А как человек он меня совсем не интересует. — А как мужчина? — спросил Роберт, лукаво прищурившись. — Как потенциальный супруг? — Тем более не интересует. Он слишком много о себе думает. И вообще не в моём вкусе, — заявила Анна и взъерошила Роберту чёлку. — Мне нравятся красивые мужчины, а не умные. Роберт с укоризной посмотрел на Анну, размышляя, на какую часть последней фразы следовало бы обидеться. Анна примирительно улыбнулась: — Кстати, о моём потенциальном супруге. Лучше расскажи, как идут дела у твоего мальчика. Когда ты меня с ним познакомишь? — Давай не будем сейчас о... моём мальчике, — поморщился Роберт. Последние два слова дались ему нелегко. Анна приподнялась с подушки и нависла над Робертом, щекоча его лицо рассыпавшимися прядями волос. Одеяло сползло с её плеча — гладкого, как будто фарфорового. Без веснушек. — Бобек, что происходит? — обеспокоенно спросила она. — Я вижу, что у тебя душа не на месте. К тебе неуважительно относятся на работе? Или дело в чём-то другом? — В чём-то другом, — ответил Роберт. — Но я пока не хочу об этом говорить. Вероятно, я просто немного устал. — Я могу что-то для тебя сделать? — Да. Подскажи, пожалуйста, как приличные господа одеваются для прогулок на яхте, — попросил Роберт. — Но сначала поцелуй меня.
Солнце светило сразу со всех сторон: сверху — непрерывными лучами; снизу — снопами искр от водной ряби и крупными бликами от лакированной деревянной поверхности. Роберт стоял на палубе, придерживаясь за ограждение, и неловко балансировал при каждом ударе волны о борт. Ветер безжалостно трепал волосы и заставлял брюки и свитер раздуваться почти так же, как высокие паруса в голубом небе. Марио был у штурвала. Марко возился с верёвками — бегучим такелажем, как он пояснил в самом начале прогулки, — крутил какие-то лебёдки, и удавалось это ему очень ловко. Рукава у Марко были подтянуты к локтям, а солнце радостно высвечивало золотистый пушок на его напряжённых предплечьях. Это было красиво. Роберт сильнее упёрся ногами в палубу, сделал глубокий вдох и закрыл глаза. — Что, Роберт, не прикачались еще? — крикнул ему Марио. Его слова долетали до слуха не сразу и не полностью. — Это ничего. Редкий новичок обходится совсем без морской болезни. Вы отлично держитесь. — Спасибо, Марио, это очень ободряет, — с улыбкой отозвался Роберт, пытаясь перекричать ветер. — И можно на ты. — Как скажешь, — улыбнулся Марио. — Если будешь готов принять участие в управлении судном — милости просим. Дятел, подтяни стаксель, будь добр! Марко молча провернул рычаг, и, прежде чем в голове Роберта промелькнула очередная мысль о неожиданно сильных руках, яхта без предупреждения накренилась. Роберт потерял равновесие, привалился поясницей к ограждению, а его ноги до колен обдало веером крупных брызг. — Лучше перейдите к другому борту, господин учитель! — посоветовал Марко. Ему тоже приходилось перекрикивать ветер и волны, и его голос от этого становился выше и резче, как у птицы. Как у радостной беспечной свободной птицы. Здесь, среди волн, жизнь была настолько другая, отличная от той, к которой привык Роберт, что он в который раз за день удивился своему в ней присутствию. Впрочем, вся эта ситуация была удивительной с самого начала. С того момента, когда Марко прямо во время урока вдруг спросил, не хочет ли господин учитель присоединиться к нему и его другу Марио на парусной прогулке на следующий день. Роберт был совершенно не готов к такому вопросу. После того, как он был поражён своей странной реакцией на отблеск солнечных лучей в ресницах Марко, после того, как в тот же вечер не к месту вспомнил об этих ресницах в объятиях Анны, после того, как нестерпимо хорошо стало сразу после этого воспоминания, — Роберт в смутной тревоге дал себе слово не думать об ученике в нерабочее время. Приглашения провести вместе выходной, он, разумеется, совсем не ожидал. И сразу сказал себе, что откажется. Лишь для приличия переспросил, действительно ли Марко хочет видеть учителя в субботу. А затем, — едва дослушав до конца уверения в том, что на яхте очень хорошо, а Марио господину учителю понравится, он очень умный и вообще вот такой парень, — радостно принял приглашение. Основным оправданием для Роберта была необходимость развеяться. Рабочее утомление и вправду давало о себе знать. Поразительно было, как сам Марко до сих пор выдерживал такой график, если даже у учителя пропадала способность в свободное от работы время совершать подвиги на литературном фронте. А подвиги могли вскоре потребоваться, поскольку недавно к Роберту пришло, если так можно было выразиться, признание. Одна из газет, в которые Роберт рассылал свои рассказы, вдруг стала их публиковать. Пару дней назад редактор позвонил Роберту — не зря же он так переплачивал за наличие телефона в квартире! — и пригласил зайти за гонораром и обсудить перспективы дальнейшего сотрудничества. Роберт почувствовал, что дела начали медленно двигаться в нужном направлении. Его ждали ежедневные публикации, повышение гонораров, читательская любовь, автографы на титульных листах свеженапечатанных книг, переводы на иностранные языки и Нобелевская речь в Стокгольме. Но после того мгновения в саду, когда Роберт поймал себя на подозрительно мечтательном состоянии, он не написал ещё ни строчки, хотя даже предпринимал попытки. Роберт не любил смятение. Ему всегда хотелось всё контролировать, и даже свои рассказы он писал с каким-то выверенным балансом вдохновения и трезвого холодного ума. И как раз последнего с недавних пор стало категорически не хватать. Роберт малодушно боялся искать причину своего состояния, но в голове всё равно неотступно роились вопросы. Неужели всё это из-за Анны? Два с лишним года относился к ней как к подруге, а теперь вдруг — добрый вечер? А как отнесётся к этому она? Захочет ли отвлекаться от мыслей о новой работе у этого М. Хуммельса и о новой квартире, которую вот-вот сможет приобрести? Захочет ли вообще останавливать свой выбор на друге? И это была только та часть вопросов, которые Роберт позволял себе мысленно проговорить. Была и другая часть, не касающаяся Анны, недопустимая. Но на эти вопросы отвечать не хотелось. Задавать их себе тоже не хотелось. Выйти из такого состояния могла помочь только смена обстановки. Свежий воздух и маленькие приключения решают все проблемы — так говорил Марко. Всё-то для него было просто и в превосходной степени, всё было лучшее или худшее на свете, всё было поводом для радости или любопытства. Восхитительный мальчишка, вот бы стать таким же лёгким. Стоило хотя бы попытаться. Для начала Роберт уговорил себя, что воздух и новые впечатления действительно будут полезны для его литературной деятельности. Да и рассказы Марко о яхте каждый раз неизменно приводили Роберта в детский восторг. К тому же, нет таких неправильных мыслей, которые бы не прогнал из головы ветер с озера. О том, что при этом перед глазами всё время будет Марко, Роберт подумать забыл. А Марко всё время был на виду. Всё время привлекал внимание: своим ясным взглядом, своей кривоватой улыбкой, уверенными движениями — такими чёткими и обдуманными, что Марио даже не всегда успевал договорить команду. Ребята справлялись с управлением так, что невооружённым глазом было видно — вот настоящие друзья. А ещё сильнее это было заметно по их разговорам. Казалось, что они говорят друг с другом на одним им понятном языке. По крайней мере, Роберт не всегда мог разобрать, где в их речи морские термины, а где те словечки для личного пользования, которыми неизбежно наполняется лексикон близких друзей, — и даже обнаружил в себе что-то похожее на уколы ревности. Разумеется, Марио оказался и в самом деле очень славным юношей. Оно и понятно. Ради обычного мальчика разве отменил бы профессор Клопп часть своих лекционных курсов в университете? Это было настолько невиданное дело, что даже до Роберта дошли слухи. И вообще, обычному мальчику разве можно стоять у штурвала на яхте Марко или вот так помогать ему тянуть верёвки, обхватив его за талию? Роберту отчаянно захотелось быть таким же юным, богатым, храбрым и беззаботным, носить такие же белые брюки и так же управлять парусами на собственной лодке. Вместе с Марко. — Господин учитель! — снова раздался по-птичьи звонкий голос. — Вы не поможете мне настроить стаксель? Марио должен вернуться к рулю, иначе мы собьёмся с курса. У Роберта на секунду захватило дух: ему сейчас предстояло стать настоящим моряком. А помощь в настройке стакселя, что бы это слово ни означало, явно подразумевала прикосновения к Марко. Вероятно, даже объятия. Роберт сделал ещё один глубокий вдох, чтобы унять внезапно возникшую дрожь в руках, и уже довольно твёрдым шагом отправился получать боевое крещение.
#господинучитель, серия 4, часть 2/2Они брели через сад втроём — усталые, оглушённые плеском воды, порывами ветра и солнечным светом. Марко лениво переставлял ноги, и ему, как после каждого проведённого на озере дня, казалось, что его всё ещё качают волны. Смотрел он прямо перед собой и не видел ничего, кроме темневшей в предвкушении летних сумерек листвы, но чувствовал, что идёт не один. Справа шуршали по гравию знакомые шаги Марио, а слева доносился чуть слышный стрекот колес велосипеда, который вёл с собой господин учитель. Роберт. Марио сразу начал называть Роберта по имени — они ведь познакомились не ради уроков. Это было так просто и логично, как и всё, что делал или говорил Марио. Жаль, что сам Марко так не мог. Ни мыслить с такой уверенной ясностью, ни обращаться к учителю по имени. Хотя второе он теперь себе позволил, но только не вслух — никто не узнает. А ему с некоторых пор это было по-настоящему необходимо. Разве же можно всегда так официально обращаться в мыслях к человеку, который... в которого...? — Спасибо вам за этот день, ребята. Вы просто открыли мне новый мир, — нарушил молчание Роберт. В его голосе ясно читалась улыбка. — А заодно и новые таланты, — послышался с другой стороны голос Марио. — Для первого раза ты просто ювелирно управлялся со шкотами. Правда же, Марко? Марко вспомнил, как попросил Роберта помочь. Как тот с умилительно неуверенным видом отцепился наконец от леера. И как Марко тут же пожалел о своей просьбе, почувствовав вокруг талии крепкие и бережно-тёплые руки и чуть не выпустив такелаж из вмиг ослабевших пальцев. До этого Роберт к нему почти не прикасался — разве что изредка помогал правильно поставить пальцы на клавишах во время урока музыки и каждый день протягивал ему ладонь после тренировки по фехтованию. Рукопожатие всегда было крепким, уважительным, как будто Марко был достойным соперником, а не неуклюжим новичком. В последнее время у Марко от этого ещё сильнее учащалось и без того сильное после тренировки сердцебиение. И это прикосновение каждый раз ужасно хотелось продлить. — Это точно, — подтвердил Марко слова друга и быстро скользнул взглядом по двум радостным тонким складочкам на щеке Роберта, — Нечасто кому-то удаётся сразу же стать полноценной частью команды. Вот вспомнить Матса, например... Подступивший к горлу смех не дал Марко договорить. Роберт чуть удивлённо вскинул брови, но Марио, тоже смеясь, пояснил: — Матс — это мой старший брат, и он в первый раз был побеждён морской болезнью. Провёл всё время в каюте и с тех пор ни разу не появлялся на борту. Предпочитает говорить, что не интересуется парусными путешествиями. — У него другие интересы, не чета нашим, — ехидно подхватил Марко. Когда они с Марио начинали что-то рассказывать, слушателям оставалось только ловить наперебой бросаемые реплики и сдерживать смех. Это было одно из самых приятных проявлений их дружбы. Роберт переводил взгляд с Марко на Марио и, как и все в таких случаях, не решался вставлять уточняющие вопросы в поток фраз. — Да, он занят важными делами. — Он же у нас надежда Германии! — Соль земли! — Золото Рейна! Тут Марио торжественно затянул вагнеровскую увертюру, а Марко стал ему подпевать, очень сурово сдвинув брови. Продолжалось это представление, пока и исполнители, и слушатель не обессилели от смеха. Роберт даже отпустил руль велосипеда и, изящно подставив под него бедро, громко зааплодировал. Они стояли у ворот сада. Наступала пора прощаться. Марко подумал, что хотел бы прожить этот день ещё раз. — Ну, ребята, спасибо за то, что проводили, — сказал Роберт, отсмеявшись. — Хорошего вам отдыха. — О, отдыха сегодня не предвидится, — поведал Марко. — У нас в программе доработка конструкции воздушного змея. — А на завтра запланирован испытательный полёт, — добавил Марио. Взгляд Роберта вдруг снова стал восторженным, как от рассказов о яхте. Марко даже чуть тут же не пригласил его остаться на вечер или посетить завтрашние испытания. Но вовремя приструнил себя: у Роберта своя жизнь, и занять его выходной день парусной прогулкой было уже большой смелостью. Марко даже не вполне понимал, как он решился на такое приглашение — просто вдруг озвучил пришедшую в голову мысль, прямо во время урока. Роберт, вопреки ожиданиям, довольно быстро согласился. И после такого прекрасного дня Марко считал это приглашение лучшим своим решением за недавнее время. — Что же, тогда плодотворной вам работы и удачного полёта, — улыбнулся Роберт и протянул руку Марио. — Марио, я рад знакомству. Марко задумчиво смотрел на их сцепленные руки: маленькую и мягкую — его близкого друга, и сильную и широкую — человека, с которым он мечтал сблизиться. Казалось, это сближение не так уж и невозможно, если Роберт так сердечно прощается с Марио. — Марко, до встречи в понедельник, — вдруг услышал Марко и увидел приветливо протянутую ладонь. Рукопожатие было крепким и уважительным. А ещё каким-то по-новому тёплым, даже как будто ласковым. Сердце опять застучало в новом ритме. — До встречи, господин учитель, — сказал Марко и медленно отпустил руку Роберта, случайно задев кончиками пальцев его горячую ладонь. Роберт как-то застенчиво дёрнул уголком рта, взялся за руль велосипеда крепче, чем за руку Марко, встал одной ногой на педаль, ловким движением перекинул другую ногу через раму — и унёсся в сгущавшиеся сиреневые сумерки. Марко в сотый раз поймал себя на мысли, что хотел бы быть таким же уверенным и грациозным. И красивым. — Он славный, — сказал Марио. — И вы очень похожи. Когда вы подружитесь, вам будет хорошо вместе. — Разве похожи? — переспросил Марко и почувствовал, как щёки и уши у него загорелись. — Я не замечал. И вообще, друг, с которым хорошо, у меня уже есть. — Одно другому не мешает, — уверил Марио. Марко резким движением взъерошил ему волосы и с задорным воплем кинулся бегом по садовой дорожке, с радостью и облегчением слыша шорох гравия и сдавленные угрозы: это Марио бросился вдогонку.
Роберт летел на своём велосипеде сквозь ранний летний вечер, пропитанный тонким ароматом липового цвета. Он точно знал, что этой ночью напишет рассказ о свободе, смелости и дружбе. Прохладный ветер бил его по пылавшим щекам, а в голове стуком камешков на дне озера перекатывалось имя — Марек.
23-ий номер пушкарей пританцовывал перед ним с заложенными за спину руками. Максимальная концентрация Эдинсона только на миллисекунду вильнула в сторону, но этого хватило, чтобы удар вышел неточным. Мяч пролетел рядом со штангой. Выдох облегчения одной команды и вздох разочарования другой. Краем глаза он увидел, как схватился за голову Сульшер, а сидевший неподалеку Марсьял вопросительно взглянул на тренера - пора переодеваться?
«Какого черта!?» - Эдинсон пробуравил взглядом Давида Луиса, но тот, посмеиваясь уже возвращался в сторону своей позиции.
В следующий раз он совершил ошибку, когда подпустил его к себе на расстоянии вытянутой руки в начале второго тайма. Но в игре был перерыв, вызванный травмой одного из футболистов, и Луис подошел перекинуться парой слов. Извиняющаяся улыбка бывшего одноклубника смягчила недавнее раздражение и настроила на дружелюбный лад. В конце концов, от соперников в пылу борьбы он и похуже вещи выслушивал, затрагивающие всех его родственников и собственную задницу.
«Рад с тобой встретиться на поле, дружище!» - ожидал услышать Эдинсон. Или «Добро пожаловать в Англию!». Ну или просто: «Как дела?»
- А ты потолстел, приятель! – небрежно бросил Луис, окидывая любопытным смеющимся взглядом его фигуру в сводного покроя форме и ткнул пальцем в живот. Наткнулся на твердо-каменный пресс и серьезный взгляд исподлобья. - Хотя может и нет… После парижской формы в облипочку в этой ты смотришься как шкаф. - А у тебя шевелюра поредела. Тебя всегда издалека можно было узнать по волосам. Я тебя еще в подтрибунке высматривал, но не сразу заметил… - Высматривал, говоришь? – хмыкнул Луис, хотел сказать что-то еще, но помешал свисток арбитра, призывающий к продолжению игры.
***
- Иди сюда. Дай обниму. Руки Луиса по-хозяйски обхватили его за шею и притянули к себе. - Рад тебя видеть, дружище! Горькое разочарование Эдинсона нулевым счетом и собственными неудачами тут же растаяло под натиском его бурной радости. - Я тебя тоже, Луис. Похлопал его по спине, потрепал по пушистым волосам. Вгляделся в знакомое и забытое лицо. В светло-карих глазах Луиса по-прежнему жили веселые чертенята. Это хорошо. Игроки, потянувшиеся к выходу с поля, ручейком обтекали их с двух сторон, и Эдинсон, подтолкнул Луиса к выходу вслед за всеми. Они по инерции прошли рядом некоторое расстояние и остановились у поворота, ведущего в разные раздевалки. - А помнишь?... – одновременно открыли рот и тут же осеклись, неловко засмеявшись. - Я помню. - Взгляд Луиса поверх его плеча затуманился какими-то ведомым только ему картинами прошлого. - Я же не сказал что именно… - А я всё помню, Эди. Всё…
Анхелито и Эди с Днем рождения! И у меня по такому случаю быстро дописалась давно лежащая зарисовка про Эдика времен его безрассудных любовных похождений и немножко про Луисито. Страшным шепотом - это не слэш!
Амур, в чьи обязанности входило поражать своими стрелами сердце Эдинсона Кавани, был на редкость криворуким. Зато трудолюбивым. Поэтому Эди влюблялся с периодичностью примерно раз в год, каждый раз думая, что это навсегда.
читать дальше …Маэстро было достаточно приподнять ненадолго правую руку, призывая к тишине, и беспорядочный гвалт раздевалки тут же стих. - Парни! – их тренер держался как всегда невозмутимо, лишь часто моргающие глаза за толстыми стеклами очков выдавали его волнение, - парни, я нисколько не сомневался в том, что нам удастся пройти квалификацию. Я горжусь вами… Вся наша страна вами гордится! Сегодня в вашу честь салют в Монтевидео! Одобрительный гул, смех, аплодисменты. - Сейчас сюда зайдет одна… хм.. известный деятель Академии Содре… вы все ее знаете. Но здесь она просто как болельщица… - он улыбнулся краешком рта, - она желает засвидетельствовать нам свое почтение… Поэтому, кто без штанов – оденьтесь по-быстрому...
Луис сидел напротив Эдинсона и прекрасно видел, как на физиономии приятеля, словно на экране проектора отражалось все вокруг происходящее. Сначала он, как и все, прилежно слушал Табареса, даже жвачку перестал жевать, затолкав ее за щеку. На сообщение о визите певицы, Эди задрал брови с видом «ну посмотрим, посмотрим», выдул из жвачки пузырь и весело подмигнул Луису.
Дверь раздевалки резко распахнулась. Эффектному появлению звезды посодействовали маячившие на заднем плане ее здоровяки-охранники. Душную, пропахшую запахами крепкого мужского пота, финалгона и прочих составляющих ароматов футбольной раздевалки после матча, осветило Солнце. Да, именно так. Шанталь в красном брючном костюме и шляпе с широкими полями была шикарна. От имени нации она произнесла мотивирующую речь, поблагодарила каждого лично, обняла и расцеловала в обе щеки Година, отчего капитан зарделся и пошел красными пятнами аж до самых залысин на высоком лбу. Обменялась почтительным рукопожатием с Маэстро и другими тренерами, при этом нетерпеливо поглядывая в самый конец неровной шеренги. Она и с Луисом пообщалась как-то поспешно, уже не сводя глаз со стоящего следом Эди. Он как раз таки никаких признаков возбуждения не выказывал, смиренно ожидая своей очереди с несколько скучающим видом. Но стоило ей встать перед ним, взять его руку в свою и долго-долго держать ее, неотрывно глядя ему в глаза… Она говорила ему о том, что это он виноват в том, что она чуть не сорвала голос, потому что гол, который он забил, был по сумасшедшему красивым, и она кричала на трибунах так… тут она обхватила его голову рукой, наклонила к своему лицу и что-то жарко прошептала в самое ухо.
Луис почти физически уловил тот момент, когда сорвалась с лески и звонко пропела стрела Амура. И попала в цель, конечно. В сердце или пониже, что вероятнее. Неважно. Главное, Эди зацепило: зрачки его расширились как затвор фотоаппарата с наведенным на объект фокусом, включилась улыбка на сто ватт, а выражение лица стало глуповато-блаженным… Ну, конечно, разве мог он упустить такой важный момент в своей жизни? К счастью, звезда экранов и обложек не стала задерживаться в раздевалке надолго. Осыпав всех воздушными поцелуями, она попрощалась и скрылась за дверью, оставив после себя будоражащий шлейф духов, красные следы помады на щеках каждого второго и общую сумятицу. - Ой! Я кажется жвачку проглотил! Луис криво усмехнулся. Не его это, конечно, дело, но за каким-то неведомым чертом он взвалил на себя обязанность подставлять свою жилетку каждый раз, когда очередная love story Эди заканчивалась неудачей. - Стой! – Луис схватил его за руку, когда тот, покидав в сумку вещи, одним из первых направился к выходу. - Лучше этого не делать! На его возглас он ответил вздернутой бровью и вызывающим насмешливым взглядом: - О чем ты? - Ты прекрасно знаешь о чем! – разозлился Луис, - даже мне было слышно, как скрипят твои извилины, просчитывая варианты «когда? где? как?» - Все будет хорошо, папочка! Обещаю! - и нетерпеливо освободив локоть, Эди поспешил к выходу так быстро, что едва не сбил с ног Маэстро.
…Сине-зеленые спокойные воды залива Ла-Плата мерно покачивали на своих волнах стоящую на якоре 40-футовую круизную яхту. Дверь нижнего кокпита была приоткрыта и мерно и неспешно поскрипывала, открываясь и закрываясь каждые полминуты. А если бы любопытствующий заглянул внутрь, его глазам предстала бы пикантная картина: на огромной постели, занимающей почти половину тесного пространства каюты, под мягким кашемировым пледом, безмятежно спали мужчина и женщина. Прохлада утреннего сырого воздуха заставила обоих искать тепло в объятиях друг друга. Они лежали, тесно переплетясь руками, ногами и даже кудрями на подушке - рыжевато-красные длинные локоны женщины и чуть менее короткие темные мужские. По мере того как поднималось солнце, все сильнее нагревалась плексигласовая обшивка кокпита и тем жарче становилось внутри. Женщина беспокойно заерзала, освобождаясь сначала от душного покрывала, а затем и горячих объятий спутника. Раскинула руки и ноги во всю ширь кровати, мало-помалу оттеснив на край безропотное мужское тело. Качка доделала начатое: проиграв еще сантиметр своей территории, мужчина упал на пол… … Открыв глаза, Эди пару секунд непонимающе смотрел на серый рифленый пол у себя перед носом с разбегающимися по нему, дрожащими бликами многочисленных солнечных зайчиков. Ах, да… Отпуск. Яхта. Шанталь… Встал, потянулся, разминая обленившиеся долгим отдыхом мышцы, заботливо накрыл подругу прохладной шелковой простыней, а сам, обернув бедра полотенцем, приступил к приготовлению завтрака. Стараясь не звякать громко посудой, сделал яичницу из двух последних яиц и честно разделил трапезу на две тарелки. Украсил шпинатом, коего в холодильнике был еще внушительный запас. Шанталь зашевелилась, почувствовав запахи и сонно спросила: - Пабло, ты уже хлопочешь, мой жавороночек? Эди, занятый сервировкой, настороженно замер и гневно сдвинул брови. «Какого черта?» Но сказать ничего не успел. Она, виновато прижимаясь сзади мягким теплым телом, одной рукой стала шарить по его груди, другой срывать полотенце с бедер… - Эди, ты такой… такой потрясающий… Губы требовательно льнут к губам, полотенце падает на пол, и мозг утрачивает способность мыслить трезво... «Ладно. Поверим».
…Солнце щедро поливало палубу. День… какой сегодня день? Он совсем потерялся во времени… В ярко-голубом небе ни одного, хоть малюсенького паршивого облачка. И полный штиль. Погодного катаклизма не предвиделось, к сожалению. Ничего такого, что послужило бы сигналом к сворачиванию операции «романтическое морское путешествие на двоих». Он вздохнул и посмотрел вдаль, туда, где в маревной дымке жаркого полудня дрожали шпили и крыши домов Сьюдад-де-ла-Коста. Где-то там должен быть дом Луиса. Возможно, он смотрит на него прямо сейчас. Он напряг зрение. Кажется, вот тот, с красной черепичной крышей и белыми колоннами… Интересно, что он сейчас делает? Воображение живо нарисовало картину: на зеленой лужайке перед домом все семейство Суаресов. София наливает в запотевший кувшин холодный лимонад, маленькая Дельфина качает в коляске Бенджамина, а Луис в женином переднике с розовыми цветочками жарит мясо на решетке... Голодный спазм свел живот, и он с ненавистью посмотрел на высокий бокал в своей руке с осточертевшим смузи из авакадо, огурца и сельдерея. - Пабло, котик, не мог бы ты намазать мне спину кремом? - Да, сейчас, дорогая. Подожди немного. Он отставил бокал в сторону, встал, сделал несколько разогревающих взмахов руками и, стараясь ступать неслышно, осторожно прошел мимо лежащей в шезлонге Шанталь. Поднялся на самый нос яхты. Взобрался, балансируя, на невысокий релинг, служащий ограждением. И не оглядываясь и не секунды не раздумывая, прыгнул за борт. В конце концов, до берега всего километра три. Даже если плыть целый день, это гораздо меньше, чем два дня, оставшиеся до конца отпуска.
… Луис ошарашено разглядывал невесть откуда появившегося Эди – босого, в одних шортах, с обгоревшими на солнце плечами и с покрасневшим лицом с ужасающе запавшими щеками. «Ничего не спрашивай!» - предостерегающе говорило его злое и недовольное выражение лица. И Луис не стал расспрашивать. Просто молча наблюдал, как устало плюхнулся он в кресло, как стал шарить глазами по столу в поисках чего-нибудь съестного, а ничего не найдя, взял детскую бутылочку с молочной смесью и отвинтив соску, выпил все до дна. Бенджамин, видя как его собственность быстро поглащается чужим дядей, скуксился и собрался было зареветь. - Извини, Бени, мне это сейчас нужнее. Тебя же не держали неделю взаперти на одних яйцах и смузи для похудения. Луис расхохотался, и рука его сама потянулась к холодильнику, где лежало жареное мясо и упаковка пива. - Знаешь, я даже не стану говорить «я же говорил!» - Да ну. Но ведь все равно не смолчишь. Давай уж, бей меня. - Твоя слава растет с каждой твоей неудачей. - Хм.. Ну спасибо… - А если серьезно… Эди, я понимаю, что тебе проще разорвать отношения, когда у тебя есть другая женщина. Ты вроде бы уходишь к ней, а не в пустоту… И ты мечешься в поисках подходящей… И не находишь сразу… Не всем везет как мне… - Луис устремляет взгляд в окно. Там, во дворе, под большим платаном накрывали на стол жена и дочь. София разливает лимонад по бокалам, а Дельфина с важным видом раскладывает ножи и вилки. Луис протягивает руку и чокается с Эди банкой пива. - Желаю тебе найти свое счастье, приятель. Большое, как у меня.
Сломавшийся анон сделяль Ковачцест, Злохер, Зловачцест. Попытка в ПВП безжалостный и беспощадный. Русский мальчишка заинтересовал Нико с первой встречи: старательно пытающийся держаться спокойно и непринужденно, уверенно и с чувством собственного достоинства – видно, что за два года научился кое-чему в Монако – внутри он был натянут, как струна. Это чувствовалось по излишне крепкому рукопожатию, по старательно удерживаемой осанке, по деланно расслабленному выражению лица, по острому, как нож, взгляду. Нико понимал, мальчишка нервничает – новый тренер, вопрос изменения тактического плана и игрового времени, в конце концов травма, неопределенное будущее – Нико и сам когда-то был таким. В нем чувствовались характер и желание, Ковач безусловно даст этому Александру Головину шанс проявить себя, терпеливо дождется полного выздоровления и выпустит на поле. И не потому, что голубые глаза смотрели пристально и недоверчиво, а чуть прикушенная губа манила прикоснуться и разгладить. И дело вовсе не в захватившем Нико азарте. Роберт за спиной выразительно хмыкнул. Мальчишка действительно оказался не прост. Природную робость скрывал напускным нахальством, неуверенность – упорством, сомнения – действием. Головин не прятал глаза, выполнял все установки на тренировках, соблюдал режим восстановительных процедур, но при этом был кристально-чисто прямолинеен, ненавязчиво напорист и всем своим видом давал понять, что не дастся просто так, не позволит себя прогнуть, даже старшим одноклубникам, даже тренеру. Он вел себя безупречно, однако, Нико так и хотелось найти что-нибудь такое, зацепить чем-то, заставить хоть раз посмотреть не как равного, а снизу вверх. Головин, не прилагая особых усилий, никак не поддавался, а у Ковача спортивный интерес постепенно перерастал в нечто большее – мальчишка категорически в упор не видел, что тренер питает к нему желания иного толка. Данный аспект одновременно и усложнял все, и придавал особую пикантность ситуации. Однажды ночью, лежа в постели под боком у брата, постепенно остывая после пережитого очередного безумия, Нико впервые формулирует вслух свой интерес к Саше Головину. Роберт молчит, а потом снисходительно говорит, что это могло бы стать занятным челленджем, однако, у Нико вряд ли что-то получится – этот русский – крепкий орешек, из гомофобной страны, не расколется, не поймет и не примет. Нико был в корне не согласен. Головин успел впитать некий европейский колорит, не теряя свою самобытность, а значит вполне себе пластичен, да и молод же, значит, есть время и пространство для маневра. Роберт усмехается, чуть тянет Нико за волосы назад, заставляя откинуть голову и шепчет прямо в губы: «Посмотрим.» Мальчишка не подводит, выходит на замену и с ходу дает результат, а потом еще и еще. Ковач заливается соловьем на пресс-конференциях, искренне хвалит своего подопечного, но при этом через прессу кидает намеки – отсылки на мед. заключения и рекомендации лишь предлог и прикрытие. Нико хочет действия, действия от Головина. Он так и говорит Роберту, когда берет его после оглушительной победы над "Марселем". Роберт ничего не отвечает, так как рот его зажат ладонью брата, но уже после подливает масла в огонь, давая Нико срок в две недели. Нико смотрит на своего джокера и пытается сравнить, сопоставить, понять, что же такое родственное чует, будто из прошлого. В нем нет опытности Дарио, взрывоопасности Ивицы, самоотверженности, почти жертвенности Луки, неуступчивости Марио, степенности Ведрана, нахрапистости Анте, безбашенности Томаса, идеальности Роберта и уж тем более капризной грации Хамеса. И тем не менее Головин становится центром маленькой вселенной Нико Ковача, пододвигая в ней все и всех, кроме, разве что, Роберта. Роберт – нерушимая константа. Роберт послушно стягивает ему за спиной запястья ремнем и напоминает о сроке. От его первого вторжения у Нико перед глазами рассыпаются звезды, как в первый раз, а когда фейерверк на сетчатке рассеивается, там возникает иной образ, с ежиком выбеленных волос и упрямым взглядом. Нико распахивает глаза и низко стонет в голос.
Сломавшийся анон сделяль Ковачцест, Злохер, Зловачцест. Попытка в ПВП безжалостный и беспощадный. К концу второй недели Головин сам приходит в кабинет Ковача и в лоб спрашивает, что тренер от него хочет. У Нико дыхание перехватывает от близости, подошедшего почти вплотную подопечного и вот этой вот, как обухом по голове, прямолинейности. Мальчишка хмурится и ждет ответа. На помощь приходит Роберт, делая встречный выпад: «А сам-то как думаешь?» Головин переключает свое внимание на Роберта, смотрит с вызовом, и в этом перекрестном огне взглядов и характеров Нико чувствует себя главным героем, причиной, следствием и даже жертвой. Головин вновь возвращается к Нико, ухмыляется одним лишь уголком губ и утвердительно кивает: «Понял…». Отступает на пару шагов назад, пытается выглядеть несмущенным, почти высокомерным, и вроде как снисходительно делает одолжение соглашаясь. Но подрагивающие пальцы опущенных рук выдают его с головой. Нико очень старается не спешить и быть предельно аккуратным – то, что он первый у мальчишки, ясно, как день. Когда они ввалились в спальню, свет не включили – не до того, а сейчас вроде как не очень-то и надо. Головин еще не знает, что они здесь не одни. Нико не жалеет смазки и времени на долгую прелюдию. Кожа под пальцами и губами кажется тонкой, тазовые косточки хрупкими, а горячая теснота – девственно-чистым раем. После третьего пальца Головин, наконец-то, стонет в полную силу, и свет в комнате загорается. Всего лишь декоративная лампа на столике у кресла в углу комнаты, там все это время располагался Роберт, но и ее приглушенного света оказывается достаточно, чтобы разглядеть раскрасневшееся обычно бледное лицо мальчишки, его раскинувшуюся позу, распахнутый в немом крике рот и потемневшие глаза. Нико успокаивающе поглаживает худое жилистое бедро, когда Головин поворачивает голову на бок, реагируя на свет, видит Роберта, и подмигивает брату. Мальчишка умопомрачительно очарователен в своей неопытности и стремлении даже в постели, даже в такой ситуации казаться независимым и невозмутимым. Но куда там, раз за дело вплотную взялся Нико Ковач? Нико тянет «Александррр», и это рычащее «р», кажется, сносит голову и сбивает браваду – у Головина разъезжаются коленки, а вместе с ними и самообладание,, и он падает грудью на постель, прогибаясь в спине, выпячивая задницу, подчиняясь. Нико чувствует себя победителем. «А-ле-кса-ндр» – перекатывает на языке Нико, когда Головин, утомленный новым опытом, засыпает в ворохе подушек и одеяла. Роберт, наконец-то. Поднимается со своего наблюдательного пункта-кресла, прямо так в одежде прижимается со спины к все еще не остывшему Нико, стояк упирается в аккурат между ягодиц, прикусывает за мочку уха и шепчет обещание – в следующий раз он самолично подготовит мальчишку для Нико. Нико оборачивается, прижимает палец к губам, кивая на уснувшего Головина, и целует Роберта. Роберт сдерживает слово, а Нико готов кончить только от одного вида его ловких умелых пальцев, погружающихся в задыхающегося Александра. На этот раз Нико действует жестче, нетерпеливее, а Роберт не остается в стороне, пристраивается спереди и терпеливо учит мальчишку облизывать головку своего члена, неглубоко заглатывать ствол и при этом не давиться. Головина быстро развозит, похоже грязные словечки Роберта заводят его не меньше члена Нико – взять на заметку. Он кончает, выкрикивая русские ругательства и утыкаясь лбом в колено Роберта. Братья позволяют ему расслабленно разлечься на половине кровати и кайфовать от посторгазменной истомы, а сами вплотную занимаются друг другом на другой. Роберт наглядно демонстрирует, как надо вести себя под его братом. Александр жадно следит за ними. Нико дозированно выпускает своего лучшего игрока на поле, бережет, не дает перенапрягаться в игре, а за одним и злит, вынуждает проявлять свой темперамент в постели, маринуя на лавке по тайму-полтора. Александр не высказывает претензии тренеру, не требует, но желание играть больше и чаще, внутренний протест видны в его голубых глазах, которые на самом деле умеют темнеть, как теперь точно знает Нико. И Роберт. Роберт вообще оказывается хорошим учителем, мальчишка схватывает на лету и уже во всю проявляет инициативу, поэтому Нико даже не удивляется, когда оказывается нагло завален на лопатки и оседлан, словно жеребец. Александр возвышается над ним, медленно покачиваясь на его бедрах, не дает к себе прикоснуться и дразнит, дразнит. За его спиной Роберт держит его за угловатые плечи, вылизывает шею и нашептывает что-то на ломанном русском. Головин смеется в ответ и обрывает смех стоном, когда Роберт давит ему на плечи, заставляя резче насадиться до упора. Головин всхлипывает, откидывает голову на плечо Роберта и самодовольно смотрит сверху вниз на распластанного под собой Нико. От этого почти властного выражения лица Нико кончает. Въезжать в податливое нутро по сперме брата – особый сорт удовольствия. Или извращения? Нико уже и не знает наверняка, да и не хочет знать. Главное, ему сейчас хорошо, его брату хорошо, его Александру – просто замечательно. Вон как смотрит своими полупьяными после Роберта глазищами, вроде и устал, а все равно отвечает Нико, не лежит бревном. Нико заставляет его кончить во второй раз, не так обильно, как в первый, и скорее уж мучительно, но тем не менее. Он бы хотел еще, но предусмотрительный Роберт оттаскивает его от полубессознательного, заляпанного слюной и семенем тела – мальчишке нужен отдых. Нико не протестует. Ковач продолжает изощренно дозировать игровое время Головина и разливать мед на пресс-конференциях, а Головин упорно молчит, зыркает и продолжает делать разницу на поле. После 2:0 с "Брестом" Нико вновь оказывается снизу, но на этот раз не на лопатках, а на животе. Это что-то новенькое. Александр наваливается сверху, прикусывает ухо и шепчет какие-то ругательства, властно прихватывает Нико за загривок зубами, впивается в ягодицы пальцами и не дает сорваться с губ ни единому протесту. Он бесцеремонно имеет своего главного тренера пока его самого сзади берет брат его главного тренера. Гармония. В следующем матче Александр Головин выходит на игру в стартовом составе. Нико Ковач нетерпеливо ерзает на сиденье скамейки запасных, а Роберт просто гордится ИХ мальчиком.
Вчерашний анон с мечтами о Мальдини, Несте и агенте Тотти вместе кое-что сотворил. Стихосложение на коленке о старых добрых и любимых итальянцах не такого уж и далекого прошлого. Итальянцы за столом Пили поздно вечерком, Вспоминали о былом. А снабдил сей пир вином Нестареющий Андреа, Ибо щедр, добр, смело Поднимает первый тост За друзей-коллег. Вразнос Он пускается, лишь стоит Пригубить бокал. Не против Коллектив такой движухи – Чуть не померли от скуки В карантинах и запретах – Душа требует успеха, Впечатлений и разврата, Зрелищ, смеха и азарта. Молвил Пауло: «Скудетто Нынче мы возьмем до лета!» Не согласен Конте с ним: «Интер мой непобедим! Ты сначала нас пройди, А потом уже трынди Про триумф, почет и кубок, Распрекрасный ты ублюдок». Но Мальдини не ведется, В лицо Конте все смеется: «Ты, Антонио, яришься Понапрасну, доагришься И прохлопаешь ЛЧ, СериАл и все везде». Тут вмешался Сандро Неста, Убеждает: «Лишь единство Сможет всем помочь.» Гаттузо Крутит у виска: «Ты круто Завернул нам про единство, Но трофей один. Бесчинство Я готов устроить здесь, Сбить с присутствующих спесь. Чемпион один – и точка! Ох, дождаться бы денечка, Когда «Наполи» воспрянет, И «Ювентус» в раз натянет.» Гасперини ржет над ним: «Ты ж совсем неисправим! Все б кого-то натянуть На шипы, да и фольнуть. Тут нужна сноровка, стиль, Ну и прессинг. Ты осиль Для начала центр таблицы, А потом уж бей «Ювентус». Гневно зыркает Гаттузо, Но с Джан Пьеро спорить трудно, В выражениях он резок, Говорлив и очень дерзок. У Дженаро кулаки Чешутся, но не с руки Сейчас драку затевать, Лучше бы винца поддать. Пиппо и Симоне смотрят На всех спорщиков, не сходят С лиц печальные улыбки – Их-то клубы все в убытках, А трофеи и не светят, «Мишурой» коллег не слепят, Молча пьют винцо и ждут – Потом дома перетрут. А Мальдини продолжает Козырять и уверяет. У него есть супер-план: Ибра, Тео и Челхан. Конте, Пирло, Гасперини Волком смотрят – Ибрин гений Пригодился бы и им, Но вот возраст… Хрен бы с ним, С возрастом и файерплеем, Зато весело и смело Подписать такого «деда» Всем на зависть. До успеха Златан может дотянуть Клуб на тяге и вернуть Долгожданное былое Уважение крутое. Сарри смотрит на все это С сигаретой неизменно, Ему и смешно, и горько – Крутой «дед» может легонько Вытолкнуть с поста любого, В силу опыта былого Сарри знает данный факт, Но тактический талант Не дает ему нарушить Всем иллюзию, разрушить Их мечты и упования – Каждый жаждет ведь признания. И лишь Стефано Пиоли Чешет лысину: давно ли Был он в ранге ноунеймов А теперь вот среди гениев Восседает за столом. Вдруг раздался стук да гром, Двери в залу распахнулись – У всех рты аж разомкнулись – Входит Тотти при костюме, Светится слегка безумием, С ходу предлагает сделки, Мол, теперь агент, и мелких Дел вести он не приемлет, Так что прямо щас посмеет Лучшим предложить контракты, Чтобы в будущем без помарки Каждого привесть в топ-клуб, Где бабла навалом, вдруг И с командой повезет, И трофей какой придет. Призадумались коллеги, На Франчкско смотрят: слепит Его блеск, напор и пыл, Он и в сборной так же мил Был любому за столом, Но сейчас-то как-то влом Вот так просто и поверить, И свою карьеру вверить Императору былому, Все ж в делах агентских впору Иметь опыт, хитрость, верткость, А не только имя, ловкость. Нарушает тишину Неста, хоть не по нутру Ему спешка и азартность, Зато хочет вероятность Оказать в клубе круче, Чем сейчас. Франческо тут же Достает бумагу, ручку – Черновой контракт – и с дуру Пауло Мальдини шлет Обещающий кивок.
Немного беспорядочных букв РакидричиЛука постоянно мерз. Сколько себя помнил, столько и ощущал промораживающий насквозь холод. Его небольшое тело никак не хотело хранить тепло. Озноб, гулявший по загривку, запозал под футболку, проникал под кожу, просачивался в кровь и пускал свои тонкие острые щупальца к самому сердцу. И тогда становилось совсем невмоготу. В такие моменты он совершенно искренне опасался превратиться в кусок льда.
Но, конечно же, все это ему только казалось. Как правило, холод оседал в ладонях — вечно ледяных, скрюченных, озябших. И не было такого средства, которое бы растопило арктические льды. Даже знойный испанский воздух не изгнал из-под кожи колючую изморозь.
Лука прекрасно помнил, как однажды, много лет назад, просто смирился. Вынес себе вердикт — неизвестная неизлечимая болезнь — и двинулся дальше. В самом деле, живут же как-то люди без ног, без рук. Вот и он будет, если не как все, то как многие.
У него получилось. Холод не перестал тормозить кровь в жилах, делать ее густой, ленивой, медленной. Но Лука твердо знал, что с этим делать: пахал как заведенный на тренировках, гонял свое небольшое тело до полуобморочного состояния, и ледник отступал. Вечная борьба порой раздражала, но обычно вызывала злой азарт. И Лука нехотя признавал, что ему это даже нравится.
Но однажды он встретил солнце. Не то, которое было одно на всех и висело в небе, а свое, персональное.
Солнце звали Иван. Оно, точнее он, улыбнулся, и Луке стало тепло. Впервые в жизни лед растаял сам по себе. В тот момент Лука лишь смог подумать: как же это оказывается здорово — не дрожать от холода, и еще о том, что ни за что не отпустит Ивана.
***
Скорчившись у жарко затопленного камина в родительском доме, Лука думал, анализировал и снова думал, приходя к закономерному выводу, что он — полный кретин, и что мозгами шевелить нужно было раньше, а сейчас чего уж…
От точно знал, когда замаячило начало конца, и он твердо был уверен, что самолично умудрился все просрать, без чьей-либо помощи. Разрушил, да еще и сплясал на пепелище. И вот сейчас холод снова обнимал его плечи крепче самого теплого одеяла.
В гостиной оживленно болтали многочисленные родственники.
Луку любили. Он был семейной гордостью. Иногда он с удивлением ловил восхищенные взгляды матери, которая смотрела на него не как на сына, а как на ожившую статую Иисуса Христа. Отец изредка грешил подобным, хоть и старался не подавать виду. В общем, каждое возвращение на родину неминуемо влекло грандиозный семейный ужин.
Лука был не против, совсем нет. До самого позднего вечера он всецело принадлежал родственникам и только короткая ночь, перевалившая в свою предутреннюю фазу была его собственностью. Именно тогда он приходил к Ивану.
Самого Ивана в Хорватии никто никогда не ждал. Сюда его влекли были две вещи: футбол и Лука. И если в футбол он играл на многолюдном стадионе, то с Лукой встречался осторожно, украдкой и так редко, словно отогревать своего капитана было каким-то страшным преступлением.
Иван давно купил себе небольшой домик недалеко от тренировочной базы и проводил там редкие дни, в которые удавалось вырваться из цепких лап тренерского штаба.
Когда Луке наконец удавалось улизнуть из родительского дома, он хватал такси и приезжал к нему, Иван был по-настоящему счастлив.
***
Все это было настолько давно, что казалось несуществующим. Вспоминать прошлое было больно почти физически. Но Лука время от времени мазохистски выуживал из памяти их редкие встречи, долгие взгляды под камерами и горячие ладони, отогревавшие его промороженное насквозь тело, когда они оставались одни.
Так было когда-то…
Иван, как и ожидалось, не приехал на сборы. Да и чего он забыл на своей исторической родине?
Завершил футболист карьеру — виват ему и забыли. На его место придут новые игроки, молодые, амбициозные, талантливые. Так было, есть и так будет для всех, кроме Луки.
Он плотнее укутался в шерстяное покрывало. Фыркнул, пытаясь сдуть ворсинку, щекотавшую нос, яростно почесался о предплечье и, прикрыв глаза, выудил из памяти образ Ивана.
Красивый…
Воспоминания — это все, что ему осталось. Наверное, если бы Иван застал его сейчас, он бы долго смеялся. Маленький, трясущийся, жалкий капитан национальной сборной. Выплюнуть и растереть.
Внезапно кто-то негромко окликнул его. Это был даже не звук, скорее дуновение ветра. Лука медленно открыл глаза. На периферии зрения возник знакомый силуэт.
— Мерзнешь? — тихонько спросил Иван.
— Угу, — совсем по-детски кивнул Лука и повернулся к Ивану.
Но тот ускользнув из фокуса сонных глаз, хитро поманил Луку:
— Иди ко мне.
Лука потянулся к нему, жалобно всхлипнув, и завалился на бок.
Приложившись о пол локтем, он взвился и нервно осмотрелся по сторонам.
«Заснул», — осознание резануло ледяной бритвой. В груди шевельнулось что-то огромное и неповоротливое. В горле словно застрял острый кусок льда, и оттого в глазах странно пощипывало. Лука несколько раз сглотнул вязкую слюну, пытаясь избавиться от неприятного чувства.
«Надо бы сказать врачу, чтобы сделал кардиограмму, мало ли что, все-таки уже не мальчик».
— Лука! — позвали из гостиной.
«Кажется мама».
Он поворочался, глубже закапываясь в плед. Вылезать не хотелось, и Лука малодушно решил сделать вид, что спит. Может быть про него забудут. Но не тут то было.
Ждать, что забудут главную семейную реликвию, было по меньшей мере глупо.
— Лука! — раздалось в коридоре, — Ты спишь что ли?
Мама мягко прошла про длинному ворсу ковра и остановилась рядом. Подставила ладонь к пламени, бущующему в камине, а потом потрепала сына по голове.
— Опять натопил, как будто на улице минус.
— Угу, минус, — пробурчал Лука.
— Ладно, грейся, мерзляк ты мой, — улыбнулась мама, помолчала и снова заговорила. — Сынок, я что пришла-то…
Лука поднял на нее заспанные глаза.
— Там к тебе гости.
— Разве остался кто-то, кого мы не пригласили на сегодняшний ужин? — усмехнулся Лука. — Мне казалось, у нас побывал весь Загреб и пара окрестных деревень впридачу.
— Так и есть, — улыбнулась мама. — Так мне позвать его?
— Кого? — Лука непонимающе моргнул.
— Увидишь, — мама подмигнула и бесшумно вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Лука откинул голову.
«Господи, кого еще там принесло», — подумал он. Вытянул ноги ближе к пламени. «Должен же когда-нибудь закончиться этот бесконечный день…»
— Я знаю, ты замерз, — раздался спокойный голос за спиной. — Позволишь?
Лука вздрогнул от неожиданности. А когда тяжелая рука легла ему на плечо, всхлипнул и прижался щекой к предплечью Ивана, чувствуя, как под кожу проникает тепло от его ладони и жаркими волнами разливается по телу.
Из-за закрытой двери доносились какие-то шорохи и скрипы. И поскольку неразборчивое бурчание в качестве ответа Луку не устраивало, он нетерпеливо выпалил.
— Я не знаю, чего ты там бормочешь и знать не хочу. Выходи!
Тут же прозвучало злобное:
— Пошел нахер! — причем оно как раз было значительно громче, — Так лучше слышно? — ехидно осведомились из гардеробной.
— Боже, ты меня провоцируешь! Я тоже очень скучал. Выходи, давай!
— Нет.
— Ну, же, детка, не будь таким скромным!
— Модрич, вот скажи, — дверь распахнулась так внезапно и врезалась в стену с таким грохотом, что Лука всерьез испугался за сохранность прикрученных к ней полок. Иван явно зол, — решил Лука, и это было все, что он успел подумать, потому что в этот момент в дверном проеме появился Иван. Глядя на него Лука напрочь забыл, что хотел сказать, у него натурально перехватило дыхание. — На каких порно-сайтах ты нашел это извращение? — совершенно серьезно вопросил Иван, приподняв светлую бровь и сложно повел вокруг себя руками. Отвисшая капитанская челюсть его мало интересовала. Он сделал несколько шагов, осторожно ступая босыми ногами по полу.
Лука заметил, что Иван ставит ступни чуть шире обычного, слегка по лыжне, а в остальном, ничего не изменилось. Иван, как обычно, был убийственно серьезен и спокоен. Его прямая спина казалась еще прямее, с пересекавшими торс кожаными ремнями. Лука засмотрелся, словно увидел его впервые. Не отрывая жадного взгляда, скользившего по изгибам такого знакомого тела в таком непривычном виде, он на ощупь отыскал телефон и смахнул вкладку. Нарисованные юноши и девушки, которые в японской мифологии за здорово живёшь обращаются в многохвостых лисов, исчезли с экрана.
— Красиво-то как, — прошептал Лука.
— Челюсть подбери, — усмехнулся Иван, — Ты так и не ответил.
Он сделал еще шаг вперед. Его член, явно не согласный с мнением владельца о происходящем, радостно торчал вверх, с каждым шагом бодро подпрыгивал, шлепая по поджарому животу, оставляя на коже капли смазки.
Лука наконец-то обрел дар речи:
— Ты сам напялил на себя это. Мог бы надеть другой костюм.
— Ага, быть лисом или мускулистой бабочкой. Великолепный выбор. Это как выбирать между гильотиной и расстрелом.
— Ничего подобного. Бабочка была милой, — отрезал Лука, не переставая исследовать взглядом тело Ивана.
— Я не нашел, куда пристроить ту здоровенную ромашку, которая шла в комплекте с усиками и крыльями. На хер я как-то побоялся, странная там все-таки прищепка…
— Придурок, — отозвался Лука, отводя глаза от паха Ивана к более безопасным местам, — На волосы она крепится, а не туда, о чем у тебя все мысли.
— Это у меня-то? — возмутился было Иван, но тут же передумал. — Ладно, — он поджал губу и завел руку за спину. Ухватился за основание рыжего пушистого хвоста, кончик которого свисал почти до икр и жутко щекотал под коленками. От чего ему приходилось стискивать зубы, чтобы не начать чесаться. Потому что он слабо представлял, как можно так изогнуться с пробкой в жопе, чтобы почесать там, где елозил по коже проклятый рыжий мех.
Он изящным движением пропустил хвост сквозь кольцо между указательным и большим пальцем. Нежный мех плавно проскользил по широкой ладони.
Лука смотрел на него распахнув глаза и чувствовал, что если Иван продолжит в том же духе, он за себя не ручается. Как-то недостойно исходить слюной глядя на голого мужика. Но Лука решил не заморачиваться.
Видимо, Иван, все же не рассчитал своих возможностей. Потому что в какой-то момент слегка сжал кисть. Хвост замер в его ладони и, по всей видимости, шевельнул пробку внутри его тела, на которой и держался. Иван зажмурился, шумно втянул воздух и прокусил губу до крови.
Лука из своего кресла видел все в мельчайших подробностях. Он даже привстал, вытянув шею, словно цыпленок, и, затаив дыхание впился взглядом в рубиновую капельку на нижней губе Ивана. Дожили…
Иван, однако, быстро справился с собой и продолжил водить кистью по хвосту вверх-вниз. Его пальцы поглаживали мех, зарываясь в него, как обычно зарывались в волосы Луки. И Лука чувствовал, что физически не способен дольше сдерживаться. Наконец-то Иван добрался до кончика хвоста, потянул его к лицу. Белый пушистый ворс прошелся по каемке приоткрытых губ.
— Господи… — пробормотал Лука.
— Иван, меня зовут Иван, — усмехнулся тот и поправил ободок, на котором крепились два пушистых рыжих уха.
— Сукин ты сын… Хрипло пробормотал Лука, — Иди ко мне, — он протянул к Ивану руки и почти с суеверным ужасом осознал, что собственные колени дрожат, как сухие листья на ветру в метель. Ему пришлось откинуться в кресле, чтобы не подскочить навстречу. Член безбожно стоял, оттопыривая легкую ткань домашних брюк.
Иван окинул его насмешливым взглядом, задержался в районе паха, снова усмехнулся, выпустил из рук хвост, который плавно скользнул ему за спину, и сделал несколько шагов навстречу.
— Как пожелает мой бывший капитан.
— Выебу за бывшего, — сквозь зубы прорычал Лука.
— Выебешь, выебешь, — Иван криво ухмыльнулся, и тут же замер на мгновение.
Лука видел, как напряглись мышцы его живота, как ярко блестит выступившая смазка.
— Твою ж… — пробормотал Иван, перевел дыхание и стремительно преодолел оставшееся расстояние до кресла.
Теперь лицо Луки находилось как раз на уровне его пупка, ну, или чуть ниже, Иван не замерял.
— А? — после небольшой паузы опомнился тот и с видимым усилием перевел взгляд на лицо Ивана.
— Ты же всегда держишь слово?
— Конечно, — ни секунды не раздумывая подтвердил он.
— Ты помнишь, что обещал выполнить любое мое желание, если я напялю на себя один из двух твоих карнавальных костюмов для извращенцев?
— Ага, — кивнул Лука, уже догадываясь, куда клонит Иван.
— Так вот, после того, как ты сделаешь то, что только что собрался, ты наденешь ту ромашку на свой капитанский член и будешь весь день так ходить по дому, пока мне не надоест.
— Она… она же для головы, — запнулся Лука, — Боюсь, закрепить её там будет проблематично.
— Ты обещал, — твердо заявил Иван и запустил пальцы в его волосы точно также, как только что зарывался в рыжий лисий мех.
— Я обещал, и я сделаю, — пробормотал Лука, готовый мурчать и тереться об иванову ногу.
— Я что-нибудь придумаю, — улыбнулся Иван и преодолел оставшееся между ними расстояние.
Последнее, что он запомнил, был капитанский нос уткнувшийся в его стояк.
Попытка додать себе и желающим драмы между Чеферином и Аньелли. Когда они разговаривали по телефону в последний раз, Андреа жаловался на финансовые проблемы, давление Элкана, несправедливость мира и намекал на нужду в помощи. Александер внимательно слушал, искренне сочувствовал и обещал, что «все наладится», что «все будет хорошо». Когда они виделись в последний раз, Андреа чуть смущенно улыбался, не обнажая зубов, и казался самым очаровательным человеком на свете в своих попытках спрятать лихорадочный блеск глаз. Александер жал его руку чуть дольше положенного по этикету и тоже улыбался, но во все тридцать два, ослепляя, как он считал, фотокамеры журналистов, других членов УЕФА и Аньелли. Когда они целовались в последний раз, за стенами кабинета Александера кипела жизнь, а внутри – время будто остановилось, и даже щетина Андреа не мешала. Александер, не стесняясь, запускал пятерню в густую шевелюру Аньелли и прикусывал нижнюю губу. Когда они были вместе в первый и последний раз, в глазах Андреа Александер видел отражение своей Вселенной и тонул в ней, а утром гордился отметинами на теле Аньелли и был уверен в собственном всесилии. Когда сегодня Александеру доложили о формировании «Суперлиги», он не принял эту новость всерьез и лишь усмехнулся. Когда Флорентино Перес сделал первое официальные заявления, Александер не поверил. Когда прозвучало слово «Ювентус», Александер схватился за телефон. Когда Андреа не взял трубку, Александер испугался. Когда Андреа Аньелли возник рядом с Пересом, что-то внутри Александера оборвалось… Он смог развернуть сложившуюся ситуацию в пользу УЕФА и себя лично, он поверг могучего противника, лишив части сподвижников при помощи политики, выставил посмешищем напыщенного Вудворда и самоуверенного Переса, напугал Абрамовича, Кронке, Леви и самого Мансура (хотелось бы в это верить), он временно заткнул всем рты, пообещав реформы, он справился. Но он не чуствовал себя победителем, глядя на утомленное лицо Андреа Аньелли по телевизору во время трансляции матча «Ювентус» – «Парма». Андреа выглядел уставшим и даже измотанным, но не сломленным. А где-то там на Пиренейском полуострове проклятый Флорентино Перес вещал «еще ничего не кончено». Уже второй день Александер невероятными усилиями воли держал свои руки подальше от телефона.
И по случаю победы несу зарисовочку, не судите строго.
Левойс, финал Кубка 2021Роберт стоит, напряжённо переминаясь с ноги на ногу — после шести часов за рулём нет никакого желания присесть, да и происходящее на экране телевизора держит в тонусе. Настолько, что смотреть матч молча Роберт тоже не в силах. И его даже не беспокоит, слышат ли соседи или персонал отеля его сдавленное "Марек!" во всех возможных интонациях. В конце концов, если всё пройдёт так, как надо, весь отель и не таких воплей ночью наслушается. Только бы всё прошло так, как надо! За то, чтобы Марко сегодня был победителем, Роберт многое готов отдать. Но не их сегодняшнюю встречу, пусть даже короткую. Даже если Марко просто помашет рукой из другого конца коридора и не получится поймать его, радостного, горячего, на адреналине, и ласкать, пока он не попросит пощады или не уснёт — Роберт будет счастливее, чем если они уныло напьются вдвоём и будут всю ночь жаловаться друг другу на всевозможные проблемы. Только бы, только бы всё прошло так, как надо! Роберт удивляется, как его внимание поровну распределяется между событиями матча и стройными розовыми бёдрами Марко, и даже волнующими мыслями о том, как хочется медленно скользить по этим бёдрам губами. Только бы всё прошло так, как надо! И тогда — торжествующее лицо Марко на экране, возможность посоревноваться с ним за Суперкубок, более частый смех в телефонной трубке, может быть, даже более частые встречи. Но главное — просто счастливый Марко. Восемьдесят седьмая минута, четвертый гол. У Роберта радостно подскакивает сердце — победа. Ещё пара минут — и можно будет любоваться золотым отблеском кубка на лице Марко, а потом натянуть на голову капюшон и отправиться к стадиону, чтобы незаметно проводить чёрно-жёлтый автобус до отеля.
Марко счастлив. Нет, не так, Марко весь — счастье. От набегавшихся ног до забрызганного пивом хохолка. Столько мыслей в голове, и радостных, и грустных, и в то же время как будто ни одной мысли, а только эйфория, стук в висках и удовлетворённость проделанной работой. Это был нелёгкий путь, и команда весь этот путь прошла. Его команда. А он — капитан, лучший игрок матча, победитель всего на свете, и пусть провалятся все те, кто считает, что главное — участие. Уже завтра нужно будет думать о месте в таблице Бундеслиги, но сегодня время для ничем не разбавленного счастья. Не хватает только одного — смотреть в лицо Роберта, как в зеркало, и хором орать "Чемпионы! Чемпионы!", в толпе, но только друг для друга. Теперь Марко понял постоянные жалобы Роберта на то, что он не может разделить с Марко восторг победы. Раньше это казалось какой-то глупостью, капризом или просто красивыми словами ради красивых слов. Прошлая победа Марко в Кубке была омрачена страшной травмой, и то чувство совсем ни с кем не хотелось разделить. Но сегодня после финального свистка его не покидает желание обниматься с Робертом, таким же радостно-возбуждённым, и слышать его срывающийся высокий голос со смешным раскатистым "р". Хотя даже от одного этого желания Марко весь — счастье. Полумрак автобуса полон весёлого гомона, бодрой музыки и огоньков телефонных экранов. Марко садится у окна, вытягивает гудящие ноги и расфокусированно смотрит в темноту за окном. Приятное лёгкое опьянение разливается по всему телу, голоса вокруг сливаются в сплошной шум, а сердце почему-то замирает, как будто в ожидании каких-то чудес. Чемпионы, чемпионы. Перед глазами всё плывёт — это автобус начал медленно разворачиваться на парковке. Свет фар выхватывает из темноты одиноко стоящий на краю парковки автомобиль. Марко со своим рассеянным взглядом видит в нём что-то смутно знакомое, и даже поворачивает голову, чтобы разглядеть снова уходящее в темноту изображение. Зелёный бентли с откидной крышей. Марко мечтательно усмехается. Мало ли кто в столице водит такую пижонскую машину. В ответ на эту мысль бентли быстро мигает дальним светом два раза, и в тот же момент телефон Марко вибрирует. Марко зажмуривается, чтобы переждать пятна в глазах от внезапного яркого света, и читает оповещение: "Леви: В каком ты номере, герр победитель? Я привёз тебе бутылку шампанского". Марко счастлив. Нет, не так, Марко весь — счастье.
Сокучился по своему дорогому Кусаресу, поди)) Так друг Кусарес в Мадриде, скорее всего, у них игра в воскресенье) так что да, с разбором мебели к Неймару
Слууушайте, аноны, а вот вы можете представить себе любимок, орудующих шуруповертом или перфоратором? Суареса - запросто. Он среди футбольных друзей Лео, которые почти все - дивы, единственный настоящий мужик, который, если что, и веслом грести нормально сможет, и шуруповертом владеет))) хмм, если подумать... да, могу! Крооса и Модрича вполне представляю что-нибудь мастерящими ) и Серёжу тоже ) Модрич коз в детстве пас, мне кажется он после этого вообще что угодно делать может.) ой, нет! Криша категорически не могу представить мне кажется, ему никогда не приходилось чего-нибудь по дому починять. Сам я могу представить себе с инструментами Кродримиро, ТС, Вишенку Карима, Ибру, Кусареса, Кьелла, Бона, Барцуху, Пуйоля, Иньесту, Шмейхелей, Войцеха, Стракошу, волчару Пепе, Жука и, пожалуй, Геюгу Пепа. КиммихЪа вроде и представить бы, но страшна: ему с бесами лучше инструмент не доверять. Задумался об аргах... нихуя не представляются аргентинские красоты с гвоздодерами, разве что монстрюга Тевес. О, и я Серёжу тоже очень хорошо представляю с рабочим инструментом.) Он вообще кажется очень активным, любопытным и охочим до разного вида деятельности.) Криш нет, согласна с аноном выше, не его это) Если Лео дать шуруповерт и показать, что и в какую сторону крутить, он старательно открутит, ему не трудно. Суарес да, наверняка все умет. И Модрич тоже. Ней долбанет себя молотком или прищемит пальцы дверцей, и будет страдать. Сережа будет одновременно разбирать шкаф и руководить процессом (главным образом, второе). Зизу единственный догадается спросить, вызвал ли кто-нибудь машину, чтобы перевозить мебель (разумеется, нет - никто не помнит о таких приземленных вещах, когда тут целый неразобранный шкаф), отдаст свой шуруповерт Сереже и пойдет звонить в фирму по перевозкам. В итоге приедет две команды грузчиков - вторую вызвала Антонелла, и даже два раза напомнила об этом Лео, но он забыл. Ней долбанет себя молотком или прищемит пальцы дверцей, и будет страдать. Вот образу соответствует. Но мне кажется, что на самом деле Ней многое понимает и умеет, просто не хочет/нет надобности/не считает нужным, а вот если приспичит, все сделает. Ром-Баба стопудов умеет со всяким струментом обращаться, батя научил. Королева... вряд ли. Может, в бедной юности чего и умел, но сейчас скорее повесит это дело на плечи ассистентов, а сам пойдёт в качалочку. Павлик, кстати, хозяйственный, мне кажется, он при необходимости возьмёт в руки и молоток, и шуруповерт. Правда, рядом будет крутиться Ориана и снимать его потуги в тикток, в итоге оба чуть не попадают от ржача, а дело так и не будет сделано Аноны, я бы почитал фички о футболистах и шуруповертах, хотя сто лет уже фики не читаю, но вы так жжете!! Ещё думаю, что Павлик в готовке шарит и любит это дело. Пирожки эмпанадас они с Орианой пекли явно со знанием дела) Догоняю, подтверждаю, любит. В блиц-ответах на вопросы они с Орианой синхронно ответили "я" на вопрос, кто лучше готовит. Плюс, у аргов есть пунктик, что Асадо, их национальный гриль, может готовить исключительно мужчина - асадор
Но мне кажется, что на самом деле Ней многое понимает и умеет, просто не хочет/нет надобности/не считает нужным, а вот если приспичит, все сделает Вполне возможно)) но зачем, если вокруг так много годных мужиков с шуруповертами, и можно красиво пострадать с забинтованным пальцем Ром-Баба стопудов умеет со всяким струментом обращаться, батя научил Это да, наверняка) Ещё думаю, что Павлик в готовке шарит и любит это дело. Он даже в инсте как-то выкладывал видео, где готовит)
Самое интересное - кто будет собирать потом эту мебель в Париже)) и как, учитывая, что запчасти от нее никто не подписал, и непонятно, что к какому шкафу относится, а половину фурнитуры вообще потеряли Пончика попросят. По-братски, по-аргентински. Пончик ещё не знает, что его ждёт...
Я бы тоже почитал! Но и накура достаточно. Давайте больше любимок с хозяйственной деятельностью Жук просто всех отгонит взглядом, засучит рукава и молча соберет любой шкаф. Голыми руками. Плитку вокруг шкафа положит и обои поклеит. сонный анон прочел это как "плитку взглядом положит и обои поклеит"
Насчет сборки мебели. Думаю, Пеп взялся бы за дело с огромным энтузиазмом. Однако в получившихся оригинальных и стильных конструкциях нужные предметы мебели угадывались бы лишь с большой натяжкой Чтобы довести их до ума, пришлось бы закупать ещё один полный набор комплектующих И призвать Мику Для вдохновения? Отвлекать Пепа, чтобы он не мешал турецким гастарбайтерам собирать мебель
Левандовский наверняка тоже все умеет) Кстати, согласна, Лева производит впечатление мужика, которому в радость и отдохновение лишний раз пошуршать по дому
А Нандо умеет хозяйствовать, как думаете? Ему нет необходимости может, интерес есть) Нандо как блондинка, которая не умеет варить борщ, но с энтузиазмом старается, складывая в кастрюлю огурцы и яйца?) А по моему наоборот он прочтет всю инструкцию по применению/рецепт и методично выкрутит все шурупы/пожарит котлеты) и позвонит Серёже Нандо та ещё шкатулка с сюрпризами. Читал недавно коммент болельщика, который поражался, что «малыш» оказывается умеет громко кричать и быть сильно возбужденным (имелось ввиду его тренерство во время матча) Анон посмеялся. Нандо же нынче Эль Халкиньо. Должен же быть толк в хозяйстве от этаких мускулов! Они для красоты Тот примчится с вином и букетом, разодетый в пух и прах, с расчесанной бородой, благоухающий парфюмом. И очень удивится, наткнувшись на гору разрозненных фрагментов и ящик с инструментами. С.: А что, здесь реально кто-то собирает мебель? Н.: Прекрасные Нандо может вызвать на сборочно-разборочный батл своих старых добрых английских головорезов. Накладные расходы оплатит Рома, есличо. Видич: - Я не пойду, хватит с меня балтов, я все равно проиграю Рио: - Не ссы, я тебе помогу и приз мы поделим на двоих. Нандо: - Приз? Какой приз? Рома: - Не-не-не, мы так не договаривались! Кто платит бал тот его и танцует. Ссук, прекрасно Я до сих пор не могу выбрать между Нандо с головорезами и Романдо. Всё обожаю.
20.08.-21.08.2021 Накуры из треда про футболистов, их хозяйственность и рабочие инструменты. Продолжение. Самое интересное - кто будет собирать потом эту мебель в Париже)) Если совсем плохо пойдет, вызовут грузчиков-гастарбайтеров из соседнего подъезда Лиллеспора. Те в шесть рук и с турецким матом внесут всю мебель, соберут, расставят, отбитые части загородят коврами. Бурак разобьет зеркало об кого-нибудь, но это мелочи. Жизненно и правдоподобно
Неймар вызовет Капитао на помощь - машины тот чинить умеет, по лигике шкафы собирать тоже должен) "Он не пролезет", "Слишком туго", "Может нужно смазать?" доносится из-за дверей вперемешку с тяжелыми вздохами, стонами и редкими матюками, смущая невольных слушателей в соседних комнатах. Капитао учит Неймара управляться с дрелью. Ору
Тоха не будет даже пытаться. Просто призовет бригаду уругвайцев во главе с Годином и Кусаресом и будет с удовольствием наблюдать за их работой с дивана, потягивая мате и развлекая гостей пошловатыми анекдотами.
Кариус возьмется помогать туркам. Принесет лучший немецкий шуруповерт, сделает с ним селфи. Попросит всех по очереди сфотографировать его с шуруповертом. Обидится на Бурака, что тот уже разбил зеркало и нельзя сфотаться с шуруповертом в зеркале. Начнет закручивать один шуруп, прищемит палец, расплачется, бросит все к хуям. Потребует почасовую оплату за свои услуги. "Видят небо и Аллах, что ты не заслужил оплату, о бесполезный юноша!!" - воскликнет интеллигентный гастарбайтер Юсуф. Будет постить селфи в инсту с подписями "мои трудовые будни" или "Лучшее. Немецкое. Для твоей мебели. Даст ист фантастишь"
Кстати, Зло сможет, я верю. Под тихий русский матерок работа будет спориться быстро. Воланд и Бен-Йеддер, которые вызовутся помогать, попутно обогатят свой лексикон на пару-тройку прикольных выражений. Ковач будет с интересом наблюдать за новыми талантами своего Злоши И с умилением
Или они поехали отобедать в дом Суареса без Суареса? Ну так у Гномче дома половина мебели уже разобрана, обедать негде и кровати вывезли. А дом Суареса недалеко
Или они поехали отобедать в дом Суареса без Суареса? Ну так у Гномче дома половина мебели уже разобрана, обедать негде и кровати вывезли. А дом Суареса недалеко
Сборка мебели инглиш-стайл: Энтузиастов будет много, но как дойдёт до дела, все куда-то рассосутся. Уокер и Грилиш обнаружат, что гораздо интереснее обмениваться фоточками и контактами самых одарённых лондонских путан. Любимчик с любовником скроются в ближайшем чулане и запрутся там - не доорешься. Джоне разок храбро стукнет молотком, угодит себе по пальцу и немедленно впадет в уныние. Роза с Магой, перемигнувшись, подхватят его под белы руки и поведут лечить депрессию в ближайший кабак. Останется один Кейн, который с тяжким вздохом примется за свое основное занятие - забивать (гвозди). И вдруг раздается звонок в дверь - это явился ангел. Его широкая добродушная физиономия как бы обещает Харри - все будет хорошо, ты не один. Ангела зовут Джеймс Милнер. Из глаз Харри катятся скупые мужские слезы. Прекрасно англосборная и мебель огонь!!! Милли да, он такой Анон, шикарно просто И как я каждый раз ору со словосочетания любимчик с любовником, такие прям шерочка с машерочкой
Насчёт шуруповерта имею высказаться за Кьера!
Спасибо всем анонам за накур про шуруповерты, было великолепно!
Про шуруповерты и мебель всё очень смешно Вида точно умеет обращаться с дрелью. В юности в футбольной школе добыл дрель и прокрутил глазок в двери своей комнаты, чтобы видеть, кто пришел. Если тренер, то не пускать его Готовить тоже научился, когда приперло, скучал за границей по родным хорватским блюдам. это не фанон, а из интервью его отца чёрт, он вырос в аноновых глазах
Ватрени: шумно обсуждают, сколько хорватов нужно, чтобы вкрутить шуруп под потолком и в каких областях Хорватии это делают лучше со времен короля Дмитара Звонимира. Лука: залезает на плечи Ловре и пытается вкрутить, но в Ловре врезается не вылезающий из телефона Вида, и вся конструкция рушится. Лука хромает с растяжением приводящей мышцы, Ловре с ушибленной головой, Ракета толкает пламенную речь "Модрич вкрутил столько шурупов за нас, теперь мы должны вкрутить за него!" Ребич без шуруповерта вколачивает шуруп лбом, но не туда, Ливакович вкручивает в прыжке, Жук смотрит на шуруп и тот испуганно вкручивается сам. Шеяны: сидят с попкорном и поют. Анон с ватренями, шикарно.)) Прекрасно Автор ватреней с шурупом, это гениально
Интересно, а какое отношение с шуруповертом в нашей сборной?)))) У нас генетически отношения на интуитивном уровне Тоже думаю, что любой прикрутит и выкрутит начиная с Валеры, даже Стас усатый смог бы Подозреваю, что получше, чем с мячом Анон))))))))))
Силмариное с инструментами. Неймар демонстративно развалился на ближайшем диванчике и не менее театрально обмахивался модным журналом Изабели, прихваченным со столика цепкими ручонками. Шел второй час неравной борьбы Тиаго и новоприобретенной стильной многоярусной полки в разборе. Зачем она вообще понадобилась Силве, сам Силва сейчас не понимал, но из принципа и нежелания сдаваться перед Неймаром продолжал вертеть в руках детали, прилаживать и вновь обнаруживать конструкционное несоответствие. Вообще-то Ней прилетел рано утром довольный, как слон, и с распахнутыми объятиями преподнес себя в качестве подарка на порог дома семейства Силва. Этот черт, разумеется, прознал, что Белль и дети в отъезде, потому и примчался, соскучился, видите ли, рассчитывал на совместное времяпрепровождения со всеми вытекающими, а еще страстно желал поближе познакомиться с местным бассейном и его "обитателями". Вообще-то Тиаго и сам не против общего досуга, и рад видеть свое счастье, и сюрприз действительно вышел сюрпризом, однако, именно сегодня утром, сразу после появления Нея доставили гребаную полку. Короче, не очень удобно получилось. Тиаго со знанием дела успокоил расстроившегося было Нея, что фигня, что он быстро эту полку соберет, вышлет фотку Изабели, а потом будет весь в распоряжении Неймара. Ней доверчиво заглянул в глаза и покивал. Сначала обнаружилось, что в паре мест не хватает углублений, и Тиаго взялся за дрель, дабы просверлить необходимое. Потом Неймар подлез под руку и с невозмутимым видом попросил научить обращению с данным инструментом. Силва полагал, что Ней прикалывается и на самом-то деле умеет, но тем не менее взялся за обучение под натиском искренних уговоров. Если Неймар действительно и разбирался в дрелях, то по крайней мере очень натурально не палился и выглядел полным неумехой. Тиаго втянулся в процесс пояснений и демонстрации: вставал сзади, со спины обхватывая руки Неймара, держащие инструмент, сверху своими ладонями, направлял. Ней какого-то хрена пыхтел, постанывал, мол, ничего не выйдет, оно огромное и вообще смазать бы. Выглядело крайне двусмысленно, а еще Силва чувствовал себя дураком. В итоге с горем пополам и совместными усилиями отверстия были просверлены, а Неймар отдуваясь и отфыркиваясь, стащил через голову розовую толстовку, под которой оказалась еще и футболка (и как не спарился?), прихватил журнальчик и отвалился к диванчику с видом вселенской усталости. Знакомиться еще и с шуруповертом он наотрез отказался, заявив, что для него это все слишком утомительно. Тиаго только глаза закатил и продолжил в одиночку. Пока Силва собирал нижнюю часть полки, Неймар успел повздыхать на диванчике, смотаться до холодильника за водичкой, попить и снова завалиться на мягкие подушки с журналом-веером. Что странно, язвительные комментарии он себе не позволил, когда обнаружилось, что верхний ярус никак не компануется. Тиаго нервничал, Неймар молчал, Тиаго злился, Неймар вертелся на подушках и тихонько ворчал об английских интерьерах, Тиаго тихо психовал, полка не желала получаться, а Неймар сообщил, что, пожалуй, подремлет пока суд да дело. Дело шло к обеду, стоящий на коленях перед деревянной конструкцией Тиаго нервно отбросил шуруповерт и почесал затылок. Сзади послышался страдальческий вздох. (А Силва думал, что Ней и впрямь заснул.) Неймар плавно перетек с дивана в вертикальное положение, неспеша подошел к конструкции и Силве, с невозмутимым видом переставил местами два элемента верхнего яруса полки и деловито вкрутил оставшиеся комплектующие саморезы шуруповертом. Чудо интерьера было готово. Неймар покачал головой, глядя сверху вниз на Капитао, бросил ему в руки шуруповерт и направился в сторону кухни со словами "пора бы и пожрать, а потом в бассейн!" У Тиаго от возмущения и негодования даже нижняя челюсть чуть отвисла.
Прошу прощения, Хэллоуин уже прошел, но... Лука Модрич и очередной дроч на "Максимир":shuffle: Сквозь туман забрезжил свет, Капитан сдержал обет: Он пришел к воротам старым, С фонарем литым и ржавым. Керосин внутри горит, Греет руку и коптит. Капитан промолвил фразу, Створки отворились сразу, Подул легкий ветерок, И взъерошил прядь чуток. Капитан шагнул вперед – Место знает на зубок. Здесь вокруг все уж родное, Тайное и дорогое Сердцу, воле капитана, Что горят во славу. Знамя На трибунах «разлеглось», Аж в груди все завелось, И величие «Максимира» Пред глазами. Ностальгия Одолела капитана, Смотрит он во мглу упрямо И взывает к силам местным, Чтоб совет те дали честный, Как ему и поступить? Ведь сердечко-то болит, За команду, за ребят. За большой чемпионат, Что грядет в краю далеком, Жарком, душном и жестоком. Просит мудрости и сил, Чтоб со сборной победил И привез заветный Кубок В Загреб, сохранив рассудок. Мгла сгустилась, тьма клубится, Шепчет вкрадчиво, не злится: «Маленький мой капитан, Не печалься, я воздам Всем твоим стараньям, чести, Я ценю твой вклад, и вместе Ты с командой в путь пойдешь, За собою поведешь. Дам тебе к победам волю, Легкостью наполню ноги, Ясность мыслей обеспечу, Славу обещаю вечну.» Капитан пал на колени, Голову склонил: «Не время Думать мне о личной славе, Я о ней просить не в праве. Лучше защити ребят! Я согласен на обряд…» Дымка тянется к нему, Руку к русому челу Призрачную простирает, Мягко прядями играет: «Ах, мой милый капитан, Я тебе дары отдам Без обрядов, жертв и таинств, Заслужил ты все, упрямец, И без всяких покаяний. С честью защищаешь знамя Своего народа, веры И меня. И встань с коленей! Не пристало пыль топтать Им. Позволь же приобнять Мне тебя, мой капитан, Силы я тебе придам...» Мгла окутала все тело, Холодит, а Лука смело Распахнул объятия ей, Темной силе давних дней. Стало вмиг спокойно, тихо, Сердце ровно бьется, Лихо Вмиг пропало, растворилось. Мгла все шепчет, свою милость Проявляет к капитану. Поддается он дурману Легкому, благодарит, Ей давно принадлежит, Ей и «Максимиру» вместе, Духом, волей, своей честью.
Гуще стал туман, скрывает От ненужных глаз, вниманье Лишние им ни к чему, Дело-то идет к утру. Капитан прошел в ворота, Словом тайным запер снова, Обернулся еще раз, И в руке фонарь погас. «Максимир» доволен сыном, Воспитал его, привил он Нужные черты, характер Закалил в футболе ратном, В руки лидерство вложил, Покорять миры пустил. Лука Модрич не подвел, Все, что в жизни приобрел, Разделил он с «Максимиром», Братьями, достойным сыном Стал своей страны, народа. «Максимир» гордится снова.
Про нашего любимого Маркито Верратти от лица самого Маркито. Это не критика, есличо. Жизнь – игра, мы в ней артисты – Марко знает, за кулисы Жизни заглянул давно, В ее черное нутро. Оказалось, деньги манят, Слава балует и плавит Твою скромность, добродетель, А любовь к жене и детям Не всегда спасет от края – Ошибиться, выбирая, Между ними и пороком Очень просто и жестоко. В жизни праздной и веселой Много прелести. Глубокой Ночью можно заблудиться В лабиринтах ярких, слиться С той безумною толпой В танце трэша, а домой Возвратиться лишь под утро, Плавая в угаре дутом.
Иногда остановиться Получается, резвиться На танцполе ты не будешь, Если вдруг в игре продуешь Неуступчивому «Ренну» Или, Боже, «Сент-Этьену». Тут, конечно, грузанешься, В тренажерку ломанешься, И режим засоблюдаешь, Тренеру пообещаешь Полную самоотдачу, Делу преданность в придачу. Правда, светлый твой порыв Длится до очередных Оглушительных побед, Вновь обрушится успех И любовь фанатов верных. И всех сил неимоверных Не хватает отказаться От торжеств, и оказаться Суждено тебе опять В плену дыма, танцев. Вспять Время и не развернуть. Ведь такой твой в жизни путь: То в футболе гением быть, То по клубам ночь тусить, То сыночков обнимать, То с другою зажигать. Под венец повел не мать, Детям предстоит понять, Что и так бывает в семьях, Если папа вот такой вот.
Марко – баловень судьбы, Наградил его с руки Бог и силой, и талантом, Красотой, взором приятным, Обаянием и умом, Дерзостью большой притом, Правда, мудрости не дал. Марко дров и наломал, Прежде чем постичь сумел, Мудрость жизни разумел. И теперь весь этот опыт Предстоит, отбросив ропот, Конвертировать в успех, Повзрослеть и «сделать» всех Критиков, врагов, лжецов, Ведь Маркито не таков, Как его малюют СМИ, Наподдаст он им с ноги.
Немного творчества о событиях в матче Хорватия — Бельгия. Основное действо - в перерыве между таймами. Продолжение темы хорватского колдунства и щепотка дроча на Максимир. «Результат» в душе свербит, На табло нулем горит, Выход в плЕй-офф на кону, Как бы не пойти ко дну… *** Жаркий воздух выдыхая, В глубину себя взирая, Веру в случай не теряет Капитан, ко Тьме взывает. И знакомый холодок Обволакивает, ждет Узнаванья, понимания, Полного к себе внимания. Капитан лишь тянет руки И в мольбе роняет звуки – Просьбу – сил придать ребятам И удачу с результатом. Тьма родная шепчет тяжко: «Далеко вы, но неважно, Дотянусь я и до Дохи. В Максимировы чертоги Ты зайди потом ко мне, Повидаться в тишине. А команде помогу, Все ворота прокляну, Не забьет тебе соперник, Черт бельгийский и надменный. Но и ты, мой дорогой, За страну свою горой Стойко стой, как и всегда, Не взирая на года. Милый капитан, крепись, За ребят своих держись, И они не подведут, За тобой везде пойдут.» Тьма внутри клубится, дышит, Тянет волю, силой пышет, Хладнокровья добавляет, Капитан все в раз решает.
В раздевалке стало тихо, Вся команда смотрит, лихо Капитан встает на лавку, (Головой кивает Златко И отходит чуть к стене), Капитан горит в огне И ребят всех призывает, Тактику им предлагает, Выход дальше обещает, В своей правде убеждает, И команда ему верит. В раздевалку будто ветер Легкий, теплый проникает, Каждому лицо ласкает, По щекам чуть обдувает, Будто в бой благословляет, Веет духом всем родным, Тем хорватским, дорогим. В глазах Марио и Чарли Узнавание, и не ждали Снова ощутить былое, Что в России помогло им. Капитан глядит на них И кивает, мол, таких Мер никак не избежать, Как и в прошлых их делах. Ведран треплет за плечо, Манджо хмыкает, еще Олич крепко обнимает, Улыбнуться заставляет. И идет за капитаном Вся команда, ведь недаром В сердце каждого вселил Веру, гордость, честь и пыл. Тьма ласкает волос пряди, Шепчет: «Будет все в поряде». И уходит снова внутрь, До времен других и чудных. *** На табло ноли горят, Но в душе у всех хорват Радость сердце разрывает, Здесь они еще сыграют. Впереди нелегкий путь Им начертан, но вся суть В силах собственных и вере В Максимировы поверья. Духи "Максимира" внемлют Сыновьям своим, не дремлют, Поддержать всегда готовы Дух и футболистов ноги. Тьма так любит капитана, Обнимает, словно мама, Защитить всегда готова, К кубку постараться снова Провести его с командой, Самой дорогой и славной.
-
-
30.11.2020 в 16:37Возможно оскорбление чувств экспертов в области мореходства и парусного спорта.
#господинучитель, серия 4, часть 1/2
-
-
30.11.2020 в 16:38-
-
25.01.2021 в 06:101
2
3
4
5
6
7
-
-
25.01.2021 в 06:149
10
11
12
13
14
-
-
25.01.2021 в 06:1816
17
18
19
20
-
-
25.01.2021 в 06:2222
23
24
и парочка местного творчества:
1
2
-
-
02.02.2021 в 20:32URL комментария
-
-
15.02.2021 в 12:50URL комментария
-
-
04.03.2021 в 16:20Пишет Гость:
URL комментария
-
-
04.03.2021 в 16:22Пишет Гость:
URL комментария
-
-
28.03.2021 в 01:23Стихосложение на коленке о старых добрых и любимых итальянцах не такого уж и далекого прошлого.
-
-
29.03.2021 в 06:53URL комментария
-
-
29.03.2021 в 06:55URL комментария
-
-
29.03.2021 в 06:56URL комментария
-
-
25.04.2021 в 15:52-
-
14.05.2021 в 20:04URL записи
-
-
21.08.2021 в 23:36-
-
21.08.2021 в 23:36-
-
21.08.2021 в 23:37-
-
31.10.2021 в 23:58URL записи
-
-
02.11.2021 в 18:22Это не критика, есличо.
-
-
01.12.2022 в 23:04Продолжение темы хорватского колдунства и щепотка дроча на Максимир.