*грустно подпер щеку рукой* Рамос всегда что-то говорит сокомандникам после проигрышей, обнимает, успокаивает, а ему, интересно, кто-нибудь говорит "держись, капитан"? что-то вроде О_о читать дальше Серхио улыбается. За спиной разочарованно шумят испанские болельщики, но он продолжает улыбаться, знает, что сейчас — самая трудная часть. Он пожимает руку Асенсио, ерошит волосы Иско, гладит по голове Морату, целует грустного Себальоса в висок, хлопает де Хеа по плечу. Серхио смотрит прямо в тоскливые, потерянные, измученные глаза и говорит каждому твёрдое "спасибо, ты хорошо играл". Он знает, что горечь поражения от этого не уйдёт, но ребятам будет немного легче с этим справиться. Всегда должен быть человек, который будет продолжать верить в них, в победах и поражедниях, не имеет значения. Его собственные переживания не должны играть никакой роли, потому что команда — она важнее.
Когда все слова сказаны, он устало идёт к подтрибунным помещениям, с каждым шагом проваливаясь в серую муть горечи и усталости. Окружающие разговоры, гомон, крики сливаются в невнятный шум, ритмично бьющий по вискам, в ноге всё сильнее пульсирует боль. В какой-то момент его ведет на лестнице и он практически падает с неё, если бы не руки вовремя подхватившего Давида де Хеа. Тот смотрит внимательно, цепко держит за локоть и вдруг обнимает. В растерянности Серхио пару раз дежурно хлопает его по спине и говорит "ну, ну, всё нормально" и пытается отстраниться, но де Хеа не пускает, держит, теснее прижимая к себе. Серхио опускает руки и слепо смотрит поверх чужого плеча, не зная, что сказать - не то чтобы его часто обнимали вот так, в последнее время особенно. Давид не торопит его и ничего не требует, только почти невесомо гладит кончиками пальцев в районе лопаток, щекотно и тепло. Под этой тихой лаской муть в голове отступает и эмоции (горечь, боль) захлёстывают с головой. Проклятье, он так устал. Серхио тычется лбом в плечо, он с силой цепляется в футболку, пытаясь спрятаться за ним от всего мира хотя бы на пять минут. Де Хеа ведёт по его спине руками, кладёт ладонь на затылок и говорит тихо, чтобы не услышал никто другой. Он говорит: "я держу тебя", и Серхио хочется плакать, как в детстве, безутешно и горько, когда ты знаешь, что не один. Возвращающиеся с поля игроки обходят их в проходе, бросая удивленные взгляды.
К Дню рождения Дибалы 15.11.2018Массимильано нервничал. Сегодня был особенный день, день рождения его личного «несчастья», день имени Пауло Дибалы, и поэтому стоило собраться с мыслями и, наконец-то, позвонить за океан своему ненаглядному и поздравить уже по-человечески, хотя бы устно, Юбилей как никак. Пауло на сборах в Аргентине, а Аллегри успел соскучится, но почему-то все равно никак не мог в течение дня просто взять и позвонить Дибале. Что-то останавливало, мешало, и Массимильано все откладывал. Вечером у себя дома он все же решился. После ужина, удобно расположившись на постели, Массимильано неуверенно взял в руки телефон и от волнения подрагивающими пальцами набрал знакомый наизусть номер. Да что ж такое-то? Они не виделись всего лишь несколько дней, а он разнервничался, как подросток перед первым свиданием! Повторяющиеся гудки раздражали, а внутренняя неуверенность в груди росла в геометрической прогрессии. Пауло занят? Он еще на тренировке и не может взять трубку? Или развлекается со своими молодыми соотечественниками?! Массимильано видел в ленте новостей какие там в сборной Аргентины имеются красавцы. Перед глазами вмиг нарисовалась картина Дибалы, нежащегося в чужих объятиях, стонущего в чужие губы и получающего чувственное удовольствие в компании чужого человека или нескольких людей... Вот же черт! Поток нелицеприятных образов прервал хрипловатый голос в трубке: — Алло? Массимильано, еще не отошедший от игры воображения, не сразу смог ответить. Что у Дибалы с голосом? Он там точно развлекается с кем-то, вот и не сразу ответил на звонок, и хрипит, как будто час на пролет... Господи! У него всегда такой голос после секса, Макс ни с чем не перепутает. В глазах потемнело, а от гнева и вмиг охватившей ревности пропал дар речи. — Алло! Я Вас слушаю. — … – Алло! — Пауло, ты ничего не хочешь мне рассказать? — А должен? — А разве нет? — О да, мне есть, что тебе сказать... Масссимильааано... Его имя, сказанное с придыханием и растягиванием звуков, бьет наотмашь по и без того натянутым нервам, Аллегри сглатывает ставшую вязкой слюну и слушает. — … например, о том, как я хочу отсосать твой член. Массимильано подавился воздухом. — Я бы медленно облизал головку, потом ствол, провел бы языком по каждой венке, а потом резко насадился бы ртом до упора, уткнувшись носом в твой живот и не выпускал бы член изо рта, пока бы не стал задыхаться. Я бы вылизал твои яйца... Дыхание участилось, в голове зашумело, Массимильано прикрыл глаза, и на изнанке век вмиг возникли яркие образы, в штанах стало тесно, а голос из динамика не унимался. — Я бы давился слюной и твоим членом, но продолжал бы энергично сосать, причмокивая. Я бы стонал, а ты ощущал бы вибрацию моего голоса своей кожей... Массимильано запустил руку за пояс брюк и обхватил ладонью возбужденный член, обвел большим пальцем головку, собирая смазку, и плавно огладил ствол по всей длине. Пауло не замолкал: — Я бы позволил тебе схватить себя за волосы и грубо трахать в рот. Я бы смотрел тебе в глаза снизу вверх и плотнее обхватывал губами головку. А когда ты кончишь, я бы все проглотил и вылизал тебя дочиста. Я бы хотел ощутить твой член в своей заднице... Массимильано простонал в трубку, плотнее сжал ладонь на члене и кончил. Мысли в голове разлетелись, во рту пересохло, он даже не сразу услышал, что там шепчет Дибала. — ...А когда я приеду, то позволю тебе трахнуть меня прямо у стены, не доходя до спальни... Томные игривые нотки в голосе Пауло подобно патоке окутывали Аллегри, дыхание стало выравниваться, а на душе полегчало. Дибала красочно описывал что и как он допустит в отношении своей персоны, а Массимильано вновь почувствовал легкое покалывание по всему телу, ощутить под собой Пауло захотелось немедленно, но тут Дибала резко прервал свои сладкие речи: — А вообще, что ты хотел? Зачем звонишь? Вопрос, как обухом, ударил по голове, Макс не сразу нашелся с ответом. — Массимильано? Ты меня вообще слышишь? Ты там живой? — Я просто хотел поздравить тебя с Днем рождения и сказать, что очень соскучился, а подарок ждет тебя в Италии, и я тоже, — слова на удивление легко и искренне вырвались наружу, а Аллегри даже удивился: и чего это он так накрутился? Это же совсем несложно, позвонить, сказать, что ждет Пауло здесь в Турине. А когда Дибала вернется, то Макс непременно взыщет с него за потраченные нервы и свои переживания прямо там, у стены просторной прихожей, как Пауло и говорил.
читать дальшеШиме - воплощенное бесстыдство. С Шиме в постели можно смеяться и пробовать что угодно - от затейливых игрушек до дыхания цигун. Да хоть двусторонний дилдо. И от души посмеяться над этим, когда не получается. Шиме можно рассказывать обо всех своих ощущениях и выспрашивать про его. С ним можно смело обсудить все свои любови. Ивана, Гарета, Серхио. И более темные связи, оставшиеся в прошлом навсегда. Можно раз за разом доходить до всё новых и новых глубин доверия и отсутствия стыда. И при этом всё равно продолжать хотеть Шиме до звёзд перед глазами. Потому что он полон чувственностью через край, с его яркими глазами и губами, буйным морем кудрей на голове и сводящим с ума телом. С Шиме можно переписываться так игриво, что авторы фривольных романов удавились бы за такую переписку. Рассказывать на ушко сладкие грязные подробности того, что хочешь сделать вместе с ним. Получать в ответ отборные анекдоты из жизни - такие же смешные, как и грешные. Но иногда Лука всё же спрашивает: - А Деян? - С Деяном мы дружбаны до гроба, - беспечно отвечает Шиме. Лука испытующе смотрит, так, что от его глаз можно поджигать олимпийский огонь. - Да, конечно, мы с ним попробовали по дружбе, было интересно. И до сих пор иногда делаем это, потому что между нами полное доверие, - спокойно продолжает Шиме. Да, он ясен и светел, но как же жестоко в эти моменты Луке хочется свернуть шею Ловрену, который не понимает, какое сокровище в его руках...
Мне почему-то именно с Лукой представилось... Мне тоже Причём они зажали бы его между своими телами и имели бы очереди, наслаждаясь его беспомощными стонами...
негласно соревнуясь кто заставит его стонать громче/слаще
К Воробью оба неровно дышат
Именно! там такая адская смесь эмоций
Аноны, которые накурили тройничок Рамос/Лука/Жук, это всё вы виноваты!
Из-за вас я в 3 часа ночи погорела нахуй и внезапно породила какую-то странную порнуху! В избытке пафоса под катом прошу винить изменённое состояние сознания и недосып.
тройничок-с Марио и Серхио по-прежнему с трудом терпят друг друга, щерятся как два пса, но держат хмурый нейтралитет, потому что сегодня всё только про Луку и ради Луки. Они нужны ему оба, и значит, так тому и быть. Они действуют вместе, но каждый старается, как и на поле, переиграть другого - целовать напористей, ласкать бесстыдней, пытаться подольше удержать шальной от возбуждения взгляд медовых глаз. Они берут Луку вдвоём, внезапно находя единый слаженный ритм, ощущая движения друг друга резонансом в худом маленьком теле, зажатом между ними. Они жадно, торопливо целуют, трогают, тискают Луку, несколько раз почти сталкиваясь лбами, злобно зыркая друг на друга. Их пальцы встречаются в спутанных влажных прядях его волос, загорелые, покрытые татуировками руки сталкиваются в борьбе за каждый дюйм бледной, почти прозрачной кожи. Сладкие стоны и сдавленные всхлипы каждый записывает на свой счёт. В этом странном соревновании оба умудряются прийти к финишу одновременно. Чувствуя приближение оргазма, Серхио неожиданно для самого себя резко нажимает на голову Луки, насаживая его глубже на член Марио. Он видит, как расширяются зрачки Марио, когда тот кончает в сжимающееся вокруг него горло, и через мгновение следует за ним, грубо вбиваясь в тесное горячее нутро. Они выходят из него одновременно, и Лука кашляет, хватает ртом воздух, скулит, почти плачет от того, что больно, и слишком хорошо, и недостаточно... и слишком всё... Жёсткие ладони смыкаются на его болезненно твёрдом члене, и Лука пронзительно кричит, скрученный, смятый опустошительным оргазмом, в полуобмороке растекается на кровати, дрожа всем телом. В четыре руки его поднимают, переносят на кровать, влажным полотенцем вытирают безвольное тело, отпаивают водой. Лука измотанный и вялый, по-совиному хлопает глазами как сонный ребёнок. Этот несгибаемый человек, бесстрашный вожак хорватской стаи сейчас доверчиво прижимается, смешно, по-щенячьи тычется носом куда-то в шею Серхио, неосознанно всем телом тянется за ласковыми прикосновениями. Такой непривычно открытый, беззащитный и доверчивый Лука вызывает совсем иные чувства, куда более сильные и глубокие, чем страсть. У Серхио перехватывает дыхание от острой, болезненной нежности, яростного желания защитить, укрыть собой, глотки за него рвать, если понадобится, быть с ним рядом любой ценой. Ничего светлого в этом душераздирающем чувстве нет, оно инстинктивное, дикое, первобытное в своей силе, и в глазах Марио та же самая жажда и яростная тьма. Молча, не сговариваясь, они укладывают почти заснувшего Луку между собой, обнимают, прижимают так крепко, что ощущают биение его пульса. Они как два огромных сторожевых пса охраняют его покой. Марио целует Луку за ухом, дышит его запахом и тихонько напевает что-то мелодичное по-хорватски. Поймав взгляд Серхио, он вдруг солнечно улыбается ему и легко гладит кончиками пальцев по волосам. - Спокойной ночи, - мягко, почти нежно говорит Марио, и Серхио, слишком уставший, чтобы удивиться, умиротворенно закрывает глаза.
читать дальше"Нет" произносится тихо. Иногда со смехом. Иногда смущенно. Иногда на выходе. Иногда со стоном. С сожалением. С сомнением. Со стыдом.
Он останавливается. Пытается унять дрожь в руках. Пытается прогнать из голоса раздражение. Он не зол, просто яйца сводит уже. Мо под ним такой покладистый. Жадный до ласки. Пока Ловрен не заходит слишком далеко.
На самом деле - пустяк. Рука, забравшаяся под футболку и ласкающая сосок. Губы, спустившиеся на шею и прижавшиеся к ключицам.
Слишком много для Салаха. Слишком мало для него.
Ловрен сто раз уже видел его голым в раздевалке, но Мо все равно смущается.
Может, он просто смотрит слишком голодно, пожирая взглядом дорожку волос и рельефные мышцы.
Он ненавидит слово "нет".
Хочется слышать "да", "еще", "глубже".
У Салаха абсолютно крышеносный акцент и приятный голос. Ловрену нравится с ним разговаривать, обсуждать все на свете. Но, если честно, он бы отдал многое, лишь бы услышать как Мо стонет и умоляет его не останавливаться.
"Нет" сводит с ума. Их обоих. И он давно бы уже послал вот это всё, но не может.
Потому что даже когда Мо говорит "нет", он говорит это ему. Он говорит это задыхаясь от его поцелуев. Вцепившись в его футболку. Уткнувшись ему в плечо.
Ему. Его.
"Нет" не значит "никогда". Салах сам ему об этом сказал. "Нет" значит еще не рухнула стена, возведенная годами нравоучений и запретов.
Но он дождется. Поддержит. Покажет.
Любовь может быть разной. Любой. Даже такой. Особенно такой. Два сильных тела, два лучших друга. Одна душа.
по мотивам ночного треда Ней иЭдиНеймар чувствует, как на лице расплывается широченная улыбка, способная, кажется, осветить стену, в которую его ткнул носом Кавани, прижимая всем телом и грубо стаскивая одежду. Жёсткие руки хватают, сжимают, где придётся и Ней пару раз еле сдерживает стон и чуть не забывает изображать сопротивление. Не стоит портить удовольствие этому крышесносному сукиному сыну, ведь тогда глаза Эда, чертова Эдинсона Кавани потеряют этот опасный блеск и животная ярость уйдет из его движений. Но не сейчас. Неймар выгибается, похоже, Кавани слишком зол, чтобы подготовить его, но да бог с ним. Ней умеет терпеть боль, особенно, если она обещает то удовольствие, которого он ждал с момента, как впервые встретился с Эдинсона глазами сегодня на поле.
Я со всеми нашими укурами и всякими провокациями футболистов совсем пробил дно. Под катом какой-то совсем уж разнузданный разврат, и я сам от себя не ожидал. Я заколебался с заместительными и тавтологией, косяки есть однозначно и очепятки тоже. Простите, есличо. Сразу предупрежу, что измен как таковых нет, что бы кто не подумал. Фигуранты: Рамос, Модрич, Манджукич, Дибала. Все у всех по согласию. И да, я знаю, что в реале столько раз за ночь не оргазмируют. Фик есть фик, в нем можно все. часть 1Двигаться, главное продолжать двигаться, потому что остановка смерти подобна, так рассуждал Серхио пока вколачивался в Луку, вжимая того в стену. Они оказались на этой странной вечеринке каких-то знакомых Модрича совершенно случайно. Лука сказал: «Пошли» – и Серхио послушался, Лука сказал: «Будет весело» – и Серхио поверил. В принципе хорват не обманул, весело действительно было: большой дом на отшибе Загреба, никаких посторонних глаз и ушей вокруг, мало знакомых, ито поверхностно, лиц, а значит и вопросов, что он забыл в хорватской тусовке, огромный бассейн во дворе, цветомузыка, горячие танцы, алкоголь льется рекой, полная безнаказанность и бесконтрольность – красота. А еще было сладко, сладко вот так, не успев толком подготовить, грязно и неудержимо брать разомлевшего Луку в какой-то комнатушке между столовой и кухней, напоминающей кладовку, слушать его стоны сквозь собственную ладонь, зажимающую рот, дрожь в теле, отзывающемся на каждый толчок, и знать, что совсем рядом снуют другие люди, а дверь даже не имеет замка. Они оба явно перебрали с местным национальным пойлом, которое крепко ударило в голову даже Рамосу, плюс Лука весь вечер так и льнул к нему, явно напрашиваясь, постоянно клал руку на колено Серхио, когда они сидели рядом на диване в гостиной, а потом и вовсе прижался губами к уху Рамоса и горячо прошептал, обдавая горячим дыханием, что собирается на кухню, так как здесь слишком шумно. Серхио понял намек и, немного погодя, поспешил за Модричем, а в широком проходе между гостиной и столовой нос к носу столкнулся с ненавистным Марио Манджукичем, оказавшимся в числе тех немногих «знакомых лиц», тот окинул Рамоса ничего не выражающим и явно нетрезвым взглядом и прошел мимо. Серхио даже толком разозлиться по инерции не успел, но червячок раздражения все же кольнул в и без того взвинченный действиями Модрича мозг, а потом увидел, как мелькнула тонкая фигура Луки, исчезающая за дверью какой-то неприметной комнаты. И вот сейчас они вдвоем как никогда горячо и развратно трахаются в кладовке, под носом у толпы народа, а Серхио наплевать, наплевать, что и кто скажет, если их застукают. Значение имеет только Лука: его сорванное дыхание, искусанные губы, мягкие волосы, пальцы раздирающие спину Рамоса, сильные ноги, сжимающие бока чуть ли не до хруста, горячая теснота вокруг члена и движение навстречу несмотря ни на что. Модрич прикусывает ладонь Серхио и, не сдерживаясь громко стонет, сжимается, а Рамос внезапно вспоминает лицо, встреченного 20 минут назад Манджукича и успевает подумать, что было бы, узнай Марио, чем тут занимается капитан его сборной в компании с Серхио Рамосом. Эта мысль ударяет куда-то в затылок и Рамос, прикусывая костлявое плечо Луки, кончает, не успев додумать до конца. Они буквально вываливаются из кладовки вместе, Лука пьяно и развязно хохочет и говорит с заплетающимся языком, что было здорово, и тянет Серхио в гостиную, в самую гущу музыки, мерцающих разноцветных огней и толпу разгоряченных танцующих тел. Они усаживаются все на тот же диван, выпивают по бокалу чего-то, что Рамос уже не способен идентифицировать, а потом Модрич упархивает в толпу пообниматься и поручкаться со своими знакомыми. Серхио, наконец-то, окончательно расслабляется, он медленно потягивает содержимое своего бокала, лениво развалившись на своем месте, и почти невидящими взглядом окидывает толпу людей вокруг. На периферии зрения и сознания мелькнуло, что вон там Лука, кажется, стоит рядом с Манджукичем. Рамос встрепенулся, моргнул, а Лука уже в другой части комнаты болтает с какими-то хорватскими ребятами и задорно ржет, откидывая голову назад. На этом Серхио успокаивается и вновь впадает в ленивое ничегонеделание, медленно прокручивая в голове воспоминания недавнего секса. И все-таки ему чертовски повезло с Модричем, тот на редкость отзывчивый и порой безбашенный любовник, везде и всегда умеющий ловко подстроиться под обстоятельства и настроение Рамоса. Спустя какое-то время Лука возвращается и плюхается на диван рядом с Рамосом, восторженно рассказывает, что встретил здесь еще одних друзей из прошлого, выхватывает из рук Серхио бокал и опустошает его залпом, на этом Модрича окончательно развозит. Он кладет голову на плечо Серхио и кажется вот-вот отрубится нахрен. Рамос усилием воли заставляет себя подняться и тянет за собой Луку, улыбается ближайшему гостю и на ломанном английском, приправленном некоторыми хорватскими словечками, услышанными когда-то у Модрича, интересуется, где бы можно было пристроить хоть и почетного, но в зюзю бухого гостя на ночлег, ибо Модрич уже и лыка не вяжет. Ему неопределенно указываю рукой на верхний этаж, и Рамосу ничего не остается, кроме как, перехватив покрепче у талии, потащить Луку по лестнице на второй этаж. В процессе продвижения к цели Модрич, внезапно, вскидывается и начинает опять приставать к Серхио. Ненасытный хорват всегда умел завести Рамоса на раз-два, но сегодня под воздействием родного пойла похоже решил превзойти сам себя. Он теснее прижался к телу испанца, прикусил ему мочку уха и принялся вылизывать его, попутно шепча всякие пошлости, от которых по телу Серхио вновь пробежала волна возбуждения, а голову начало заволакивать туманом похоти. Они ввалились в ближайшую комнату, не разрывая глубокого поцелуя и совершенно не замечая ничего вокруг. Рамос опрокинул Модрича на близ стоящую софу и принялся спешно стаскивать с него штаны, Лука же смотрел на него такими шальными глазами, что Серхио всерьез боялся кончить прямо сейчас. Сняв одежду с любовника, а заодно и свою Серхио закинул ноги Модрича себе на плечи и сразу же вошел в разгоряченное и хорошо растянутое прошлым разом тело до упора. Лука выгнулся, подавшись на встречу и, закинув голову, открыл рот в немом крике, а у Рамоса чуть крыша не поехала повторно за сегодняшний вечер. Модрич под них, кажется, тоже окончательно потерял связь с реальностью, единственное на что хватало хорвата, так это не мешать акту и загнанно дышать. Рамос самозабвенно отдался сладострастному процессу, как вдруг услышал протяжный стон где-то в глубине помещения. По инерции продолжая двигаться, Серхио поднял голову на звук и обмер, мгновенно трезвея: на большой кровати, расположенной в противоположной части комнаты прямо перед ним Марио Манджукич втрахивал кого-то в постель и при этом нагло пялился на Рамоса немигающим свирепым взглядом. Отсюда Серхио было не видно, кого именно Марио остервенело дерет, не жалея, держа за волосы, вдавливая в покрывало голову партнера. От том, что этот кто-то еще жив, свидетельствовали лишь придушенные стоны, да откинувшаяся через край постели рука со смутно знакомой татуировкой. Две ровные полосы, обручем обвившие конечность между запястьем и локтем. Твою мать! Манджукич привел сюда эту аргентинскую сучку? Зачем? Почему? Вопли разума прервал крик Луки, задрожавшего под ним, и кончившего себе на живот. Серхио остановился, вышел из всё еще вздрагивающего тела и вновь поднял голову. Марио продолжал вколачиваться в Дибалу, а в ответ на ошеломленный взгляд Рамоса оскалился и рывком за волосы поднял голову тяжело дышащего мальчишки. Взмокший, раскрасневшийся Пауло жмурился, хватал ртом воздух, цеплялся руками за покрывало, откровенно скулил и, Серхио казалось, был готов уже отдать концы. Манджукич потянул на себя за волосы, и Дибала, страдальчески вскрикнув, распахнул глаза, забился в руках хорвата, попытался вырваться, а потом как-то в раз весь обмяк и затих. Марио, продолжая двигаться, отпустил голову Пауло, а Рамос не сдержался: – Ты его такими темпами затрахаешь до смерти. Он там вообще живой? Манджукич резко остановился, сверкнул глазами и ответил: – Тебе-то какая печаль? Или что, тоже хочешь? А то вон своего нормально обработать не можешь. Он под тобой аж заснул. Серхио посмотрел вниз, и впрямь Лука вовсю дрых даже не изменив положения, алкоголь и два оргазма окончательно сморили его. Рамос покраснел от злости и вперился свирепым взглядом в Марио. – По крайней мере он кончил подо мной, а твоя туринская шлюха просто вырубилась, так и не получив удовольствия, да и ты, я погляжу, тоже. Маджукич вскочил с постели и, не стесняясь своей наготы, угрожающе, ринулся на Серхио: – Ну так если ты такой весь из себя такой опытный и прошаренный, покажи, как надо…ммм… удовлетворять… Рамос вмиг весь подобрался, как хищник, готовый к прыжку, окинул взглядом тело Марио. В ушах шумело, а в мозг закралась мысль, а почему бы и нет? Хорват был прекрасно сложен, а с возбужденным членом наперевес смотрелся очень даже… внушительно. В конце-то концов, когда это Серхио Рамос отступал? Ха! Как бы не так! Он утрет нос наглому Манджукичу раз и навсегда!
часть 2Серхио решительно подошел к Марио и по-хозяйски сгреб в свою руку его член, сразу взял темп и не отпускал зрительный контакт с хорватом. Марио на миг зажмурился, выдохнул и сам облапил Рамоса за задницу, смял своими ручищами ягодицы, придвинул к себе ближе. Глубина темных глаз напротив затягивала Серхио, чужой член под рукой пульсировал, а сам Манджукич уверенно принялся дрочить ему в ответ. Они стояли друг напротив друга, вперившись взглядами, скалились, не желая сдаваться. Молча. Лишь свистящее дыхание изредка просачивалось сквозь крепко сжатые зубы, а глаза метали молнии, еще немного и их тела заискрят. Первым не выдерживает Серхио, он крупно вздрагивает, закидывает голову назад, прикусывает собственный палец, и чувствует, как другая его рука наполняется чужим горячим семенем. Он выдыхает и вновь попадает под прямой контакт совершенно затуманенных глаз, кстати, очень красивых глаз. Марио медленно подносит свою ладонь к лицу и слизывает языком сперму Рамоса, видя, как испанец вздрагивает, усмехается и дарит поистине коварную улыбку. Серхио мотает головой и спешно уходит в смежную с комнатой ванну, чтобы смыть сперму с пальцев, а наваждение из головы. Когда он возвращается, видит, что Лука, так и не проснувшись, свернулся в клубок на софе, а, судя по всему, Манджукич заботливо накрыл его стянутым с кровати покрывалом. Сам Марио обнаружился сидящим на разворошенной постели подле все еще не подающим признаки жизни Дибалы и вертящим в руках бутылку какого-то алкоголя. Рамос подошел к кровати, и Манджукич, молча, передал ему бутылку. Крепкий напиток обжег горло, в голове прояснилось, Серхио в качестве благодарности кивнул и вернул бутылку обратно. Прочистил горло под ожидающим насмешливым взглядом и подытожил: – В принципе ничего так, признаю, ты знаешь толк. Не фейерверк, конечно, но вполне достойно. – Да, ты тоже ничего. Однако, обычная взаимная дрочка как-то не слишком раскрывает способности, ты не находишь? – На что ты намекаешь? – вмиг ощерился Рамос. – Да так, ни на что, просто констатирую факт, – все также лыбился Манджукич, а потом неожиданно звонко хлопнул по ягодице лежащего рядом Дибалу. Пауло дернулся, встряхнул головой и окинул их обоих осоловелым и ничего непонимающим мутным взглядом. Дибала облизал пересохшие губы, и, заметивший это Марио, поднес горлышко бутылки к его губам. Пауло, явно не ожидавший крепости напитка, жадно глотнул жидкость, закашлялся, а хихикающий Манджукич погладил его по голове. Отдышавшись Дибала сам схватил алкоголь и жадно присосался к горлышку, слегка откинув голову. Серхио залип на движущемся кадыке глотающего аргентинца и на струйке, стекающей из уголка рта по шее вниз, огладил взглядом изгиб спины, ладную задницу, крепкие бедра, моргнул и вновь вернулся к лицу. Дибала пил с закрытыми глазами, поэтому Рамос видел, как пушистые ресницы откидывали слабую в приглушенном освещении комнаты тень на щеки. Серхио услышал вкрадчивый голос Марио: – Ну что, Рамос, готов продолжить? – хорват, улыбаясь, огладил спину Дибалы, ухватил его за шею и притянул к себе, крепко целуя и не давая отстраниться, а потом оттолкнул обратно на постель развязно смеющегося хмельного Пауло. Серхио сглотнул вязкую слюну и поспешил отойти от чертовой парочки, которая так и норовила искусить к очередному безрассудному поступку. Он вернулся к софе со спящим Модричем и хотел уже разбудить Луку, дабы ретироваться отсюда. Но его остановил протяжный низкий стон за спиной, явно не принадлежавший горластому Дибале, волной возбуждения прокатившийся по телу. Серхио на свою беду обернулся и увидел, как Пауло целиком заглатывает член Манджукича, а тот держит его за голову, направляя и задавая темп, и сверлит похотливым взглядом Рамоса. Минуты растянулись, как патока, мальчишка споро работал ртом, наверняка знал толк, а Серхио все никак не решался сдвинуться с места, наблюдая, как Марио закатывает глаза, все так же низко и коротко стонет и жмурится от удовольствия. У Рамоса в горле пересохло, об уходе не могло идти и речи, на кровати перед ним уже явно разгорался пожар. Манджукич, в последний раз вошел в горло Дибалы, оттолкнул его, развернул к себе спиной, заставил встать на колени и опереться руками о постель, а сам пристроился сзади с совершенно очевидными намерениями. У Серхио волосы встали дыбом от гортанного протяжного стона Пауло, принимающего в себя внушительный член Марио. Аргентинец по-кошачьи прогнулся в спине, пытаясь облегчить проникновение, но это слабо помогало, он страдальчески зажмурился, часто задышал, однако, отстраниться не пытался, в глазах мелькнула искорка боли. Манджукич дал минуту на привыкание, а потом сразу задвигался, параллельно оглаживая руками спину и бока Дибалы, ныряя пальцами под живот, желая добраться до члена Пауло. Он наклонился и поцеловал любовника в шею, прикусил лопатку на спине, а потом зализал укус, Дибала под ним вскинулся, всхлипнул, потянулся навстречу за прикосновениями. Марио слегка прихватил его за подбородок, повернул к себе и вовлек в грубый собственнический поцелуй, ловя языком поощрительные стоны, а потом, все также не отпуская подбородок, развернул его голову к Серхио, прижался щекой к щеке: – Ну что, Рамос, хочешь присоединиться или так и будешь дрочить в сторонке? Уходить, как я вижу, ты не собираешься. Пауло, подмахивающий движениям Манджукича, смотрел на Серхио затуманенным затягивающим взглядом, он дышал открытым ртом, чем Марио не преминул воспользоваться, заталкивая туда указательный и средний палец, безымянным и мизинцем продолжая удерживать Дибалу за горло. Пауло послушно облизал их, и Марио ритмично задвигал рукой в такт своим движениям сзади. Рамос вмиг представил как займет горло мальчишки своим член и уже всерьез задумался над предложением хорвата присоединиться. Когда Дибала с громким пошлым чмокающим звуком выпустил пальцы изо рта, Серхио решительно подошел к кровати, огладил Пауло по лицу, наклонился и увлек аргентинца в глубокий пошлый поцелуй, кусая его губы, прихватывая язык и окончательно убеждаясь в правильности своего выбора. Рамос отстранился и подставил к лицу аргентинца свой уже колом стоящий член, Пауло понятливо и охотно взялся за дело, он сначала облизал крупную головку, а потом наполовину заглотил и ствол, проезжаясь языком по выпуклым венам. Серхио чуть сразу не кончил, дров в огонь подбрасывали еще и шальные глаза Дибалы, периодически смотрящего снизу вверх. Да, мальчишка очень талантлив, и где только научился в свои-то годы? Не уж все те подколки и шуточки про туринскую шлюху правдивы? Хотя, теперь уже неважно. Главное здесь и сейчас Дибала доставляет невероятное удовольствие, а об остальном можно будет подумать завтра. Пауло оборвал поток его мыслей, горлом насадившись на член до конца, упираясь носом в низ живота Серхио, застонал, посылая вибрацию по стволу, у Рамоса закатились глаза от удовольствия, а пальцы ног поджались, и он с невероятным усилием воли поспешно отстранил от себя всхлипывающего аргентинца. Серхио в очередной раз почувствовал потребность финишировать раньше времени, так пошло выглядел сейчас Дибала: припухшие покрасневшие губы в сочетании с побледневшим лицом, сорванное дыхание, слюна вперемешку со смазкой с его члена в уголке рта, бесстыжие глаза прикрытые этими блидскими густыми стрелками ресниц, вздувшиеся мышцы рук, которыми он упирался в постель, пока Марио трахал его сзади. Рамос восхитился как гармонично, порочно и вместе с тем притягательно смотрится аргентинец в своем распутстве. С Лукой было иначе, Луку хотелось любить, дарить наслаждение, оберегать, видеть каждый день, разделять как радость, так и горе и никуда от себя не отпускать. А Пауло просто хотелось брать, брать с потом, криком, слюной, громкими шлепками, спермой, возможно, кровью и при этом возносить до небес, как что-то невероятное и незаменимое. Мысли о Модриче слегка приостудили пыл испанца, а тем временем диспозиция на кровати поменялась. Манджукич лег на спину и опустил сверху Дибалу, попутно вновь насаживая на свой член. Пауло прогнулся в пояснице, оперся руками о грудь Марио и начал плавно двигаться, подкручивая едра круговыми движениями. Сознание Серхио металось между совестью и похотью: Лука здесь рядом, пьяный, довольный и ничего не подозревающий, спит спокойно, пока он, Серхио, развлекается в сомнительной компании людей, один из которых является другом Модрича, но с другой стороны, у них нет никаких договоренностей или ограничений в отношениях, так с чего бы Рамосу сокрушаться? Лука тоже волен проводить свой досуг, как пожелает, и Серхио никогда его не осудит. Да и к тому же чертов Дибала так горяч и доступен, а утереть нос Манджукичу – просто дело чести и принципа.
часть 3И уже в который раз размышления были прерваны стонами Пауло, Рамос сначала глазам своим не поверил, когда увидел, что Марио вместе со своим членом протолкнул еще два смазанных маслом пальца в Дибалу, а тот, хоть и с трудом, но продолжал насаживаться, растягивая вход, не жалея себя. Такая самоотверженность задела Серхио за живое, и он, отбросив все сомнения и млея от такой горячей перспективы, вмиг прильнул к Пауло сзади. Он с каким-то фанатичным порывом целовал спину, шею и плечи аргентинца, спускался языком к ямочкам на пояснице, выцеловывал татуировки, припадал к раскрытым губам, пил чужое дыхание и гладил везде, где мог дотянуться. Дибала плавился под прикосновениями Рамоса, терялся в приятных ощущениях, перекрывающих процесс растяжки. Когда Марио убрал свои пальцы, Серхио приставил член к входу и надавил, пропуская лишь головку. Пауло под его руками напрягся, задышал чаще, задрожал, а когда Рамос чуть продвинулся вперед, и вовсе заскулил, инстинктивно попытался отстраниться, уйти от проникновения. Они в четыре руки удержали его. – Тише, тише, потерпи немного, сейчас станет легче, – успокаивающе шептал Марио. – Не могу, это слишком, – Серхио с ужасом услышал слезы в срывающемся голосе Пауло. Так дело не пойдет! Рамос примирительно поцеловал Дибалу в шею, а рукой взялся за его опавший член и принялся плавно гладить, пытаясь вновь распалить аргентинца, попутно шепча всякие нежности на ушко. Через какое-то время такие действия принесли свои плоды, Пауло расслабился, разомлел, и Серхио плавно миллиметр за миллиметром вошел в его тело и чуть не ослеп от ощущений, разом навалившихся на него. Теснота, жар и прижатый к его члену член заклятого недруга Манджукича. Охренеть! Такого с ним никогда еще не было! А уж когда Марио возобновил движение, побуждая и Серхио, Рамос совсем потерял голову. Он толкался в хныкающего Пауло, то прижимал его к себе, то отстранял к Марио, целовал спину, дотягивался до уха и губ, слизывал струйки пота с висков, запускал пальцы в волосы, гладил бока, грудь, живот со стальными мышцами пресса, надрачивал член. А когда его руки внезапно столкнулись с пальцами Манджукича на животе Дибалы, Серхио, как током прошибло, они встретился с Марио взглядами, и Рамоса окончательно утянуло в темную бездну. Где-то на периферии он слышал стоны и всхлипы Пауло, чувствовал его дрожь, трение членов друг о друга, жар тела под руками, но никак не мог отвернуться от безумных глаз взмокшего Манджукича. Наверно, и сам он сейчас со стороны выглядит также. На этот раз во всей этой бешеной скачке первым сдался Марио, Рамос почувствовал пульсацию его члена, как свою, что и подстегнуло его перейти черту следом. Перед глазами заплясали звезды, уши заложило, а во рту пересохло, Серхио не сразу осознал, что крик наслаждения его собственный переплелся с низким стоном Манджукича, создавая какой-то диссонирующий звук, от которого Рамоса прожило еще одной волной наслаждения. Он упал на спину Дибале, уперся лбом в его затылок и все никак не мог отдышаться, а потом, подняв голову вновь уперся взглядом в Марио и в каком-то необъяснимом порыве над плечом Пауло потянулся к его губам, совершенно не отдавая отчет в том, что и с кем он собрался сделать. Губы Манджукича оказались мягкими, а язык проворным, Марио не отстранился, а со всем пылом сам углубил их первый за этот вечер поцелуй. Как и на футбольном поле никто из них не желал отдавать инициативу, они сталкивались зубами, языками, кусали и потом зализывали губы друг друга, но не могли остановить водоворот безумия, который сами же и создали. Отрезвили обоих всхлипы Дибалы, все еще зажатого между их телами и явно неудовлетворенного. Серхио с головой накрыло волной стыда перед Пауло. Мальчишка хоть и воспринимался раньше исключительно как доставляющий проблемы соперник на поле и, с пренебрежением, как подстилка итальяшек, но совершенно не заслуживал неуважения или кидалова после того, что для них двоих сделал и какое удовольствие доставил. Да и разве может сейчас Рамос воспринимать его как мальчишку или что-то незначительное? Нет, такого лицемерия и снобизма он себе точно не позволит. Они аккуратно покинули тело Пауло и в две пары рук уложили его на постель. Вымотанный, но все еще возбужденный Дибала метался по простыням, скулил и пытался достигнуть пика, надрачивая свой член. Однако, что-то в его существе переклинило, и он никак не мог достичь финиша. Серхио отстранил руки Пауло нежно и вдумчиво целуя, вылизывая его рот, рукой сам принялся гладить член аргентинца, а Марио прильнул губами к животу и груди Дибалы, языком щекоча чувствительные соски и подрагивающие мышцы пресса. Серхио так увлекся, что не заметил, как они вдвоем с хорватом уже вместе облизывают член Пауло, периодически переплетаясь языками. Надолго буквально затраханного Дибалу не хватило, он мучительно и обильно кончал, а Марио и Серхио продолжали вылизывать его, а когда все закончилось, и Пауло окончательно обмяк на постели, они вновь сцепились в неистовом поцелуе, разделяя семя Дибалы на двоих. Позже, придя в себя, Рамос вызвался сходить в ванну и набрать в опустевшую бутылку из-под алкоголя воду, а Манджукич, раздобыв где-то в ящиках около кровати какие-то салфетки отирал ими тело аргентинца, который чуть не терял сознание от обилия ощущений. Вернувшийся с добычей Серхио приставил горлышко к пересохшим губам Пауло, а Марио заботливо приподнял и придерживал его голову, пока Дибала жадно пил воду. Потом они вдвоем помогли Пауло принять ванну, попутно сами по очереди сполоснувшись в душе, и уложили его, моментально отрубившегося в постель. Они сидели у изножья кровати и негромко разговаривали, оказывается, они вполне способны вести мирный и конструктивный диалог. У Серхио на душе скребли кошки, он не знал, как объясниться с Лукой, сейчас, когда похоть и дымка наслаждения сошли на нет, на него в полную силу навалилось чувство вины, но не столько за содеянное, сколько за то, что он не жалел о полученном опыте. Рамос честно поделился своими переживаниями с Манджукичем, а тот в совершенно не свойственной себе манере улыбнулся и рассказал, что это он попросил Луку привести на вечеринку Серхио, а Модрич с радостью согласился на эту аферу потому что, во-первых, ему надоело это извечное напряжение между любовником и старым другом, во-вторых, ему захотелось новых острых ощущений, а, в-третьих, Лука – большой любитель всяких там многоходовок и подстав в хорошем смысле, хобби у него такое видите ли. Рамос выслушал все это с открытым от возмущения ртом, но в душе испытывал искреннюю благодарность к хитрожопому Луке и уважение к Марио, не побоявшемуся сделать первый шаг к примирению, пусть и таким неординарным способом. Вот же черти балканские! Возможно, если Модрич не будет против, а внутренний голос подсказывал, что не будет, стоит как-нибудь повторить, только на этот раз на территории Серхио, в Испании. Да! И обязательно Пауло с собой прихватить, вчетвером веселее.
Аноны, особенно уругваеаноны, простите меня, дурака грешного. Но вы так курибельно вчера обсуждали матч, что я не удержался от маленького наброска.
ООСище, джен, драббл, 500 слов. Все писалось ради двух последних фразОскар Табарес воспринимал любые трудности стоически. За столько лет на посту главного тренера сборной чего только не случалось. Да и борьба с болезнью наложила свой отпечаток на характер. И когда за несколько дней до матча сборная осталась без основного вратаря и практически всей защиты, Маэстро принял это как очередную задачу, сложную, но разрешимую. Бразильцев и их тренера он знал прекрасно. На что они способны - тоже. Он очень внимательно следил за тем, как идут дела у его детей в их клубах. Гордился Суаресом, переживал за будущее Лаксальта, с удовольствием смотрел матчи Атлетико. Но за одного сердце болело сильнее всего. И этому одному он должен поручить самую сложную задачу в ближайшем матче. Его одолевали сомнения. Все ли он продумал? В том, что Эдинсон выполнит его указания на все сто, Маэстро не сомневался. Более того, кроме него никто не сделает этого столь ответственно. Но не приведет ли это к непоправимым последствиям? Ведь на поле может случиться абсолютно все. Нет, надо отбросить сомнения. В конце концов, товарищеский матч - это поле для экспериментов. И это будет хорошим решением и для сборной, и для самого Кавани. О том, что происходит в ПСЖ, Табарес знал достаточно. И иной раз с неодобрением наблюдал за некоторыми действиями их молодого немецкого тренера. Что ж, скоро он покажет всем Эдинсона в другой роли. На тренировке он присматривался к ребятам и еще раз утвердился в мысли, что принял верное решение. Центрофорвард, играющий в защиту, - на это будет как минимум интересно посмотреть. Он мягко подозвал Эдинсона и отвел его в сторону. *** Эди слушал Табареса и пытался сродниться с мыслью о предстоящем. Когда тот закончил говорить, оставалось только ошеломленно кивнуть. Потому что с Маэстро не спорят. - Сам подумай, не Суаресу же мне это поручать, - тренер усмехнулся. - Ему и так хватит забот. А молодежь слишком неопытна. К тому же, ты лучше всех знаешь Неймара. Эди хотел ляпнуть, что лучше всех знает Неймара как раз таки Луис, но вовремя прикусил язык. Маэстро виднее. - И не отвлекайся больше ни на что. Запомни, Неймар - твоя самая главная задача в этом матче. И Эди кивнул еще раз. *** Маэстро был доволен. Все получилось почти так, как он хотел. Правда, его план не предусматривал желтой карточки, но этого стоило ожидать. Эди все же надо лучше себя контролировать, но об этом они еще поговорят. В интервью он отмечает похвалой игру Неймара, зная, что мимо его слова не пройдут. Теперь нужно решать, что делать с Гризманном. Сегодня после тренировки он поговорит с Суаресом.
Я сегодня вдруг понял, что устал от себя и своих извечно порнушных почеркушек, так что вот... ...рамодрич, по мотивам сегодняшних тредных рассуждений об утешениях и комфортинге – Не расстраивайся, это еще не конец. – Да. – Слышишь? Не конец! – Я знаю, – голос пропитан безразличием и пустотой. – Ты нужен нам. Нужен мне! – Я знаю, – безэмоционально. – Лука?! – Что? – Я жду тебя, здесь, в Мадриде. – Я знаю. – И я скучаю… – … – Напиши мне, когда прилетишь. Я встречу. – Я знаю… Лука кладет телефон на прикроватную тумбочку и устремляет невидящий взгляд на белый потолок. Калейдоскоп мыслей вертится в голове, не дает успокоиться, остановиться измученному разуму. Лука сильно жмурится, трет рукой глаза, сжимает виски. Завтра, уже завтра он будет в Мадриде, а рядом Серхио, его большой надежный Серхио, который, несомненно, прогонит все дурные воспоминания, встряхнет и, если надо, даст бодрящего волшебного пенделя, не позволит раскиснуть и замкнуться. Ах, Серхио, Серхио, именно сейчас тебя так не хватает… Лука проваливается в беспокойный сон, наполненный размытыми образами на фоне родного хорватского, испанского и английского флагов. Они окружают его со всех сторон, они протягивают к нему полупрозрачные руки, они зовут его, они разрывают его на части, и лишь один из них выступает вперед, отталкивает чужие пальцы от Луки и сам шепчет до боли знакомым голосом: «… еще не конец». Лука резко просыпается и теперь уже до конца ночи не может сомкнуть глаз. *** Поздний вечер в Мадриде окрашен разноцветными огнями витрин и вывесок в городе, горящими фарами машин на дороге, улыбками счастливых прохожих на улице. Лука на заднем сидении плотнее закутывается в воротник своего легкого полупальто. За окном автомобиля льет дождь, а в салоне тепло, уютно и играет приятная музыка, что-то из испанской классики, кажется. Лука молчит и даже не смотрит на Серхио, плавно ведущего свою черную Ауди по улицам испанской столицы за город. – Тебя домой довезти? – Нет. Только не домой. Не сразу. – Хорошо. Серхио не задает лишних вопросов, не лезет в душу и всячески пытается не навязываться, и Лука непомерно благодарен ему за это. К тому же, Рамос и сам наверняка еще до конца не оправился после оглушительного и неожиданного поражения в Загребе, и поэтому Луке все еще неловко смотреть ему в глаза, но он рад, что Серхио позвонил вчера, сделал это первым, как бы давая понять, что все в порядке, что он не злится и не обижается больше. Они заезжаю во двор многоэтажного дома в спальном районе пригорода, кажется, здесь располагается одна из мадридских квартир Рамоса, Лука точно не помнит. Молча заходят в подъезд, поднимаются на лифте на десятый этаж и так же молча входят в квартиру. Входная дверь захлопывается за спиной Луки, и этот звук резонирует в голове, как будто включает какую-то красную кнопку внутри и заставляет сердце биться быстрей, а зрение, наконец-то, проясниться. Сзади, к спине прижимается Серхио, обнимает своими большими руками поперек груди, кладет голову на плечо и целует в висок, согревая дыханием. Даже через слои верхней одежды Лука чувствует тепло, исходящее от Рамоса, и уверенность. Уверенность в своих силах, завтрашнем дне, своей жизни и вообще всем, всем на свете. До этого как будто закаменевший Лука теперь, наконец-то, с облегчением расслабляется, согревается в руках Серхио, успокаивает рой беспокойных мыслей в голове, откидывает ее назад на плече Рамосу. Все в порядке. Он здесь. Он с Серхио, родным и теплым, большим и сильным. Он в безопасности. Он в порядке. Лука на миг прикрывает глаза, медленно выдыхает и оборачивается к испанцу. Встает на цыпочки, тянется к его лицу и, едва касаясь губ, мягко целует, попутно закидывая руки на шею, теснее прижимаясь к источнику тепла. Застывшая холодная пелена, окутывавшая Луку последние сутки, вмиг опадает, разбивается вдребезги у ног, рассыпается мелкими осколками льда. Серхио аккуратно раздевает его, ведет в спальню, укладывает на остывшую постель, укрывает от всего мира своим телом, а дальше Лука тонет в ощущениях. Серхио внимателен, нежен, обжигающе горяч, он планомерно распаляет Луку, обласкивает каждую клеточку тела, терпеливо и тщательно готовит для себя, а потом как никогда бережно берет его. Лука плавится, стонет и сильнее тянет на себя Рамоса, подставляет шею под поцелуи и двигается навстречу. Он слышит дыхание Серхио рядом со своим ухом, он видит блеск его темных глаз, он чувствует единение с этим человек, и в очередной раз убеждается, что ему способен отдаться и довериться без остатка. Уже после они лежат на смятых простынях и лениво целуются. Лука вновь ощущает себя живым, цельным, сильным, он утыкается куда-то в ключицы Серхио и, вместо тысяч слов, шепчет короткое: «Спасибо, мой капитан.» Серхио прижимается губами к его виску, окутывает собой его хрупкое тело, и Луку больше не терзают беспокойные сны. А завтра они вновь пойдут вперед, вместе.
P.S. У Рамоса в коллекции авто реально есть черная Ауди, по крайней мере так утверждает «Окей, Гугл».
Написал. Ужоснах с изнасилованием Куртуа. Не воспринимать всерьез!К первым двум он даже был готов. Растянул себя заранее, смазка специальная, с заморозкой. Но как бы он ни готовился - первый вошел грубо, уткнув его лицом в подушку и раздвинув руками ягодицы так, что его блестящая от смазки дырка оказалась у всех на виду. Он завизжал, когда первый начал двигаться сразу, не давая времени привыкнуть. Хотел было возразить, но ему не дали шанса.
Второй вошел сразу после первого. По чужой сперме пошло легче, но этот был больше размером - было куда ощутимей чувствовать как он движется внутри. Тибо только беспомощно стонал в подушку и молился, чтобы на этом все закончилось.
Третий развернул его на спину и раздвинул ноги так широко, что бедра чуть не свело спазмом. Он слишком поздно заметил, что их слишком много. Что его обступают со всех сторон. Они называли его шлюхой и друг между другом решали кто вставит ему следующим. Третьего он почти не почувствовал, так как был слишком шокирован происходящим. Кто-то хватал его за волосы, кто-то шептал пошлости в ухо. Он не соглашался на такое! Нет! Едва сдерживая слезы он пытался убедить их отпустить его, но в ответ ему просто заткнули рот чьим-то носком.
Четвертый сделал для начала несколько фото. Тибо был уверен, что в кадр попали его растраханная, залитая спермой дырка и заплаканное лицо. Четвертый не церемонился и несколько раз пошлепал ладонью его вялый член. Каждый раз в ответ на это он болезненно сжимался и кричал.
На пятом Тибо почти потерял сознание. Почувствовал только как кто-то сплюнул ему прямо в анус и тут же засадил по самые яйца. Плеваться было не обязательно. Он был так растянул и заполнен чужой спермой, что в него сейчас вошел бы и кулак. Пошлый свист и улюлюкание сопровождали весь этот позорный акт. Тибо был уверен, что края его ануса неестественно красные и опухшие. Растяжение и постоянное движение раздражали кишку и если бы он не подготовился заранее - опозорился бы еще сильнее перед теми, кто пришел сегодня для того чтобы посмотреть его унижение. Пятый толкался в него пока не выплеснул последнюю каплю спермы.
К этому времени ему чудом удалось выплюнуть носок изо рта и взмолиться о пощаде. Он уже видел, как готовится шестой. К счастью они сочли его мольбу, слезы и сопли слишком жалкими и ушли, оставив его лежать с широко раздвинутыми ногами и разъебанной дыркой.
Их смех и довольные лица будут преследовать его в кошмарах.
Но самым худшим было то, что его дырке было мало. Его дырка была бы рада принять больше, она готова к тому, чтобы ее брали снова и снова.
Как бы он ни плакал, сколько бы ни умолял о пощаде - природу не обманешь. Он всего лишь дешевая дырка, готовая подставиться любому, кто только захочет.
Тибо вытер слезы с лица и кое-как подтерся простыней. Анус пульсировал и сжимался, требуя еще.
На сегодня хватит. Но скоро он опять подготовит себя и с нетерпением будет ждать, когда же ему вставят снова. Чем больше - тем лучше.
Аноны! Кто вчера просил ПОВ Эда и Луиса и курил тут чего-то про всю эту компанию? Я вас ненавижу! Из-за вас мой рабочий день пошел к чертям, но я написал какую-то фигню. Тут кусочки, не совсем связные. Может, когда-нибудь я свяжу это, но пока так. ПОВ не получилось, получилась фокализация. Так что сделал как смог. Продолжение вчерашнего драббла про уругвайцев с кратким пересказом матча. В очередной раз простите за это.
ООСище, намек на кучу пейрингов сразу, но все еще джен, 1410 словЭдинсон к любому делу подходил ответственно. Если это дело касалось сборной, то ответственно вдвойне. А если это еще и личное распоряжение Маэстро, то Эди превращался в маньяка-фанатика. Перед матчем он был на взводе, ожидание тянулось бесконечно долго. Он пытался унять мечущиеся мысли, но получалось плохо. Он знал, что как только выйдет на поле, тревога уйдет. Но легче от этого знания не становилось. *** Накануне матча Маэстро обрисовал команде тактику, озвучив новую роль Кавани. Луис сочувственно посмотрел на друга и легко коснулся его руки, покачав головой. Перед тем, как разойтись по номерам на ночь, он задержал Эдинсона: -- Главное, не перестарайся. Эди, уже погруженный мыслями в матч, понял реплику по-своему и не сумел вовремя оттормозиться, ответив резко: -- Не переживай так за своего Неймара, ничего я ему не сделаю. Луис закатил глаза: -- Я за тебя переживаю, идиот, и за твою фантастическую способность нарываться на неприятности на ровном месте. Вот только попробуй схватить красную. -- Да что ты? Кто это мне говорит? Луис Суарес, который умудурился на ровном месте схватить дисквал на - напомни мне, на сколько матчей? - Эди ядовито закончил фразу и по исказившемуся лицу Луиса понял, что перегнул. В команде никогда об этом не говорили. И никогда не обвиняли Луиса. Потому что Луис давно и прочно обвинил себя сам, сам себе вынес приговор, сам себя извел этим разъедающим чувством. И когда, казалось, он смог пережить ту ситуацию, Эди ударил. Эди, который сам страдал, не зная, как вытащить друга из той бездны, который находил слова поддержки день за днем, который был рядом и обнимал его, делясь теплом, в особо тяжелые минуты. -- Бьем сразу в цель и без промаха, да, Эди? - тихо произнес Суарес и, не дожидаясь ответа, развернулся и быстро пошел прочь. -- Луис! Черт! Подожди! Лучо! Я действительно идиот! - Эдинсон догнал его в два прыжка, схватил друга за руку, которую тот сразу же вырвал, отшатываясь. -- Иди отдохни, Эди. Потом поговорим, - и Луис, опустив голову, прошагал в сторону номера. Эдинсон остался стоять посреди холла, коря себя последними словами. *** Что бы ни писали в СМИ, как бы ни фантазировали себе фанаты, а ненависти Эдинсон к Неймару не испытывал. Он относился к нему снисходительно, как к ребенку, капризному, досаждающему, иногда раздражающему донельзя своими бесконечными выходками, ребенку, который получал все слишком легко и не знал, что такое трудности. Но несмотря на снисхождение и на все свое не богатое терпение, временами Эдинсон хотел свернуть ему шею. И теперь надо было отринуть в сторону всю эту гамму чувств и идти на игру с холодной головой. Он все продумал. И пообещал себе, что не сделает ни одного лишнего движения, не больше, чем это необходимо. Он не позволит своим демонам вырваться наружу, но и не даст этому засранцу обыграть его. Эдинсон почти искренне обнял Неймара после построения и улыбнулся, уже предвкушая его удивление. *** И началось. Время матча для игроков летело стремительно. Все шло как надо, так, как планировал Маэстро. Прозевав Неймара в самом начале, он старался больше не упускать его ни на минуту, не позволяя мячу задерживаться у него, возле него, рядом с ним. Он превратился в охотника, мяч же был добычей. Догнать, отнять, увести, догнать, отнять, увести. Удивление на лице Неймара сменилось растерянностью, потом злостью. Чертов Кавани был повсюду, не уступая ему ни в скорости, ни в ловкости, и при этом был достаточно осторожен с ним, лишая Неймара возможности проявить свой актерский талант. "Только дай мне повод, дай мне повод, и я его не упущу," - думал Неймар. *** С Луисом они так и не поговорили до матча. Эди отмечал, как радостно обнял Луис Неймара при встрече, как он светился, словно влюбленная девочка, перешучиваясь с бразильцем в перерыве, как шел рядом вприпрыжку на поле. Эди не то, чтобы ревновал, нет. Хотя да, да, черт возьми, ревновал, но никогда бы себе в этом не признался, потому что это значило бы признаться и в том, как много Луис для него значит. *** Второй тайм был сумасшедшим, стремительным и чрезвычайно эмоциональным. Уругвай цеплялся за соперника изо всех сил. Но случайное столкновение Диего Лаксальта с бразильской "двойкой" запустило цепочку событий, которые изменили многое. Их взаимная холодность с Луисом была забыта, вот уже. Перебивая друг друга, они доказывают судье, что фола не было. Вот Луис, увлекшись, кричит на судью, и его не может заставить замолчать даже желтая карточка. Вот Эди мягко прикасается к нему, стремясь остановить, успокоить, еще не хватало сейчас получить удаление и оставить команду вдесятером. Он старается переключить внимание судьи на себя, отвлечь от Луиса, и, размахивая руками, неловко задевает по лицу Неймара и на автомате, не задумываясь, прикасается губами к виску, треплет по макушке, извиняясь. Неймар принимает эту неожиданную ласку почти спокойно, только напрягается спина, плечи, руки, и слегка перехватывает дыхание. Тем временем судья непреклонен. Пенальти в ворота Уругвая бьет Неймар, и счет становится 1:0. *** Эди зол и расстроен. Видя, как Неймар несется к мячу, он бросается наперегонки. Где-то на краю сознания бьется мысль об осторожности, и Эди, толкая Неймара левой рукой, слегка придерживает его правой, смягчая падение. Он не оглядывается, спокойно уводя мяч, уверенный, что Неймар уже поднялся, но судья останавливает игру. Неймар корчится на газоне, изображая боль, обнимая ноги, и Эди охватывает гнев. Гнев пронизывает все его существо, бежит по венам вперемежку с адреналином, вышибает из головы все мысли, и Эди перестает быть собой. Судья показывает желтую, Эди кричит что-то ему в лицо и чувствует, как его удерживают чьи-то руки. Он отстраненно отмечает, что Луиса нет ни рядом, ни поблизости, ищет его взглядом возле Неймара, но Луис словно растворился. Ярость исходит волнами изнутри. С ней не справится, ее не побороть. Он почти бежит к все еще лежащему на газоне Неймару, хватает его за руку, злобно шипит сквозь зубы: "Вставай", еле сдерживаясь, чтобы не добавить словечко "дрянь", и поднимает, швыряя мяч тому под ноги. "Молодец, хорошо сыграл. Но я. Тебя. Не трогал", - бросает он отрывисто, отходя в сторону. Надо выдохнуть. Выдохнуть и успокоиться. Потому что если он не возьмет себя в руки, то просто придушит этого гаденыша прямо сейчас, и ему плевать, что будет с ним дальше. *** До конца матча несколько минут, и они проносятся как один миг. Уругвайцы уходят с поля проигравшими, но не побежденными, потому что выигрыш Бразилии с помощью сомнительного пенальти - это не победа. Маэстро перехватывает его на выходе с поля, обнимает, говорит что-то, Эди не может сосредоточиться на словах, слушая только размеренный голос тренера. В послематчевом интервью Эдинсон спокоен, даже весел, всё почти забыто, он хвалит Неймара и подчеркивает, что лишнего значения стычкам на поле придавать не нужно. Ах, если бы это было так на самом деле! *** Они возвращаются в отель. Луис упорно избегает его, но поговорить все же надо, и Эди, дождавшись, когда все, уставшие, разойдутся по комнатам, стучит в дверь номера Суареса, который тот делит с Лодейрой. Луис молча распахивает дверь пошире, приглашая внутрь. Эди отмечает, что он один, вопросительно кивает на кровать Николаса, на что Луис так же молча пожимает плечами и, приподняв бровь, выжидательно смотрит на Эди. Набрав полные легкие воздуха, Эдинсон разом выдыхает: -- Я не трогал его, клянусь тебе! -- Я знаю. Эди недоуменно смотрит на Луиса. Он абсолютно точно уверен, что на поле он не мог видеть этого эпизода. Тот вертит смартфон в руке, опустив взгляд: -- Я пересмотрел, что там было. Только что. Раз сто, - тяжелый вздох. - Эди, почему вы не можете общаться, как все нормальные люди? Ну сколько можно? - Луис смотрит с почти болью. Эди, который шел с твердым намерением помириться, снова заводится: -- Это ты лучше у него спроси, почему. Почему он не может играть честно, спроси заодно. И почем он такой говнюк, поинтересуйся у своего любимого Неймара, - Эди понимает, что в очередной раз наговорил лишнего, но поздно. В глазах Луиса мелькает удивление, которое сменяется нежностью и весельем. -- Вот, значит, в чем дело. Ты еще не остыл. Иди сюда, - Луис тянет к ему руки, но Эди делает шаг назад, не давая себя коснуться. -- Что? -- Ты еще не остыл после матча, говорю. Тебе надо успокоится. Иди сюда, говорю, - Луис сгребает его охапку, одну руку запускает в волосы, другой обхватывает вокруг талии, прижимая к себе из всех сил, так крепко, что кажется, ребра сейчас хрустнут, и чувствует, как Эди осторожно отвечает на объятие. Луис держит его, не давая вырваться, Эди, понимая, что бороться сейчас бесполезно, расслабляется, опуская голову на плечо Луису, и внутри словно разжимаются тиски, которые не давали свободно дышать. Они стоят, не двигаясь, не разговаривая, несколько минут наслаждаясь теплом и близостью друг друга, и оба вздрагивают, когда открывается дверь, и с порога доносится веселый голос: - Парни, что это за нежности?!
Внезапно зарисовка по де Хеа и Рамосу (терд, что ты делаешь) читать дальше Команда, радостно галдя, тянется к выходу. Давид де Хеа мрачно пинает один из мячей и плюхается на газон, зло сминая траву под пальцами. Эта чертова паненка... Этот чертов Серхио... Который как раз подбегает к нему и кричит: - Давид, ты чего? Пошли! Де Хеа не собирается вставать, ему и тут хорошо, подумаешь, трава мокрая. Он чувствует себя обиженным идиотом, но упрямо продолжает смотреть на толпу далёких журналистов, которые почему-то не торопятся расходиться. Серхио тянет его за подбородок, всё-таки заставляя взглянуть на себя. - Ты из-за пенальти, да? - он ласково гладит под челюстью. - Ну не дуйся. Давид дёргает головой, пытаясь высвободиться. - Я не дуюсь. Серхио тянет его на себя и шепчет: - Хочешь, я на следующей тренировке Реала заставлю Куртуа так ловить? Давид косится на его хитрый прищур, вспоминает длинного бельгийца и ему становится его почти жалко. Он шмыгает носом: - Но только на одной. Серхио кивает и тут их от души окатывает водой из внезапно ожившей поливалки. Они валятся друг на друга, хохоча во весь голос. Журналист "Спорт-Экспресс", стоящий в группе наблюдателей, тщательно фотографирует живописно дрыгающиеся ноги. Просматривая получившиеся фотоснимки, он уже набрасывает в голове будущую статью с черновым заголовком "я видел порнофильм, который начинался точно так же".
Пгастите Дайер: Я слышал у вас там блядство. А можно к вам, а? Ну позязя! Лука: В бляд... тьфу, братство нельзя, но кровь сдать можешь. Вон там, в подтрибунке подожди. Дайер: А, ага. Но я тут это... с другом. Эй, Стоунз, я договорился! Лука: И друг тоже... пусть подождёт. Тин: Эй, чувак, эй, не боись, тебе понравится, вот увидишь. Я знаю, что говорю.
кто там просил утешительный шеян? получились в основном сопли в сахаре, чукча не писатель, простите. У Шиме нет сил. Он закрывает глаза и прислоняется головой к окну. Машина несет его сквозь ночной Лондон, огоньки мелькают, кое-где уже рождественские елки. Нога ноет. Деян рядом осторожно кладет ладонь на его колено. Шиме открывает глаза, но не может посмотреть на него. Просто не может. Он ерзает, берется за телефон, вспоминает, что Деян снова взялся пиарить свои шмотки, и снимает себя пару секунд, потому что на нем толстовка Деяна, и постит в инстаграм с соответствующим тегом. Убирает телефон, снова закрывает глаза, рука Деяна никуда не делась. Они приезжают в отель, молча поднимаются на свой этаж. В холле с елкой толпится народ, но к ним никто не подходит. Шиме, прихрамывая, доходит до своей кровати, роняет сумку и замирает в прострации. Деяну жутко, он никогда не видел его таким. Даже в Москве. Видимо, наступил какой-то предел выносливости, за которым... Дальше мысль останавливается. Деяну хочется подойти и сгрести его в охапку, навалиться всем телом, укрыть его всем собой, от всего и от всех. Но он понимает - нельзя. Пока нет. Будет только хуже. Он подходит осторожно, сбоку, в поле зрения. И легонько касается безвольно висящей руки Шиме. Их пальцы переплетаются словно сами собой, и Шиме вздрагивает. Что-то в нем ломается с тонким звоном, он порывисто поворачивается и утыкается лицом в шею Деяна. Деян осторожно обнимает его второй рукой, запуская пальцы в спутанные кудри. Так они стоят некоторое время, долго, недолго - время исчезло, только шелест машин с улицы, приглушенный свет и тонкие пальцы Шиме на его спине, словно живут своей жизнью. Деян чуть поворачивает голову и вжимается лицом в его волосы, и обнимает крепче. Шиме отвечает на объятие. Спустя какое-то время они вдруг оказываются на кровати, переплетясь ногами, и просто лежат поверх покрывала, прижимаясь друг к другу изо всех сил. Деян медленно (без резких движений!) подносит руку к лицу Шиме и легонько гладит тыльной стороной согнутых пальцев. Шиме порывисто вздыхает, не открывая глаз, наоборот, зажмуривается еще сильнее, слезы бегут неудержимо, подушка под ними уже совершенно мокрая. Деян осторожно целует влажное, соленое, любимое лицо, собирает слезы с заострившихся скул и щек, слегка шершавых от щетины. В груди невыносимо ломит, но он не может дать себе волю, не сейчас, сейчас только Шиме. Никто не виноват, так бывает, чертова нога, чертовы связки, может и ничего, понятно станет через пару дней. Он гладит пушистые мягкие волосы, они опять так отросли, такие шелковые, он утопает в них пальцами, поглаживает кожу головы на затылке. Шиме чуть расслабляется, словно теплеет, дыхание постепенно выравнивается. Рука Деяна соскальзывает с головы Шиме на плечо, на спину, нежно кружит по лопаткам, опускается к пояснице, легонько касается выпуклых ягодиц и снова поднимается выше. Шиме отвечает поглаживанием по щеке, но глаз все еще не открывает, прижимается ближе, дышит в шею. Он ворочается на мокрой подушке, и Деян ухитряется одной рукой извлечь ее и сбросить на пол, подсунув вместо нее другую, удерживая Шиме на своем плече, и он так и остается. Шиме уже почти спит, но его руки машинально поглаживают спину Деяна, плечи, шею. Деян прижимается губами к его виску, невесомо легкими поцелуями спускается по щеке и вот наконец их губы встречаются. Они целуются, и целуются, и целуются, долго, нежно, и так засыпают, одетые.
*
Утром Деян просыпается и понимает, что Шиме удалось незаметно выпутаться, он лежит один, за окном уже светло, в ванной журчит вода. Он встает и идет на звук. Шиме в одной футболке и трусах как раз смывает зубную пасту, остальная одежда кучей валяется на полу. Он поднимает голову на звук шагов и криво улыбается Деяну в зеркале, в его глазах все еще немного грусти, немного тоски, но они живые и в глубине их бродят искры. Снова не нужно никаких слов, только руки, глаза, губы, одежда летит на пол, осторожно - нога, холод мраморной столешницы, черт с ней, со смазкой, невозможно оторваться. До выезда еще три часа, так много и так мало.
Дорогие лёйероаноны, я как-то ночью здесь признался в своей многолетней симпатии к лёйерам, а после матча с Голландией да и вообще всего пиздеца в манншафт так впечатлился, что очень захотел чего-нибудь такого этакого еще в понедельник. Я никогда не болел за Германию и вряд ли буду, меня с этой командой связывают лишь успехи Крооса, да восхищение лёйерами. Они прекрасны, не то что мой ОТП. Так и хочется взвопить: «Олег, Павлик! Учитесь!» Поэтому вот вам маленький скромный подарок. Написано странно и непривычно, что стиль, что ритм пляшут, еще я мог накосячить с фактами, присутствуют пафос и преувеличение. Писал в едином порыве и от всей души. Глядя на на палящегося Йоги, хочется плакать от восхищения, удивления и грусти. Осторожно! Там тонны юста с хэппиендомЙоахим смотрит на Нойера и не может насмотреться: высокий, крепкий, сильный и невозможно красивый, стоит в арке ворот, стоит намертво за страну, за команду, за себя. Защитник, самый-самый. Йоахим всегда так считал и будет считать. Он вспоминает, когда впервые увидел Мануэля в живую, в 2009-ом, еще совсем мальчишку, но уже такого надежного и с очаровательной улыбкой. Лёв никогда не забудет эти ямочки на щеках, эти лучистые светлые глаза, в которые Йоахим однажды заглянул случайно и окончательно пропал. Не мог не пропасть, потому что Мануэль настолько невозможный и притягательный, что у Лёва всегда перехватывало дыхание вблизи молодого вратаря. На протяжении первых четырех лет совместной работы Йоахим наблюдал, на его глазах Мануэль рос профессионально и набирался опыта пополам с уверенностью, быстро превращался из нескладного юнца в стального и непобедимого молодого мужчину, и Лёв чувствовал, как с каждым годом приближается к черте, которую ни в коем случае нельзя пересекать. Апогеем стал Чемпионат Мира в Бразилии. На протяжении всего турнира Йоахим восхищался своим вратарем, откровенно любовался, потому что такого Мануэля, как нечто очень ценное и бесконечно прекрасное, можно было только созерцать. Днем Лёв тренировал сборную, наставлял, вел к победам, а ночью, вцепившись зубами в уголок подушки, выл раненым зверем от тоски и невозможности сделать роковой шаг, шаг в бездну. Нет. Нельзя. Ради Мануэля. Ради Германии. Ради всего святого. Он страшился и одновременно предвкушал момент срыва, потому что знал, это неизбежно. Он не сможет вечно держаться, быть невозмутимым, но и отпустить из сборной, ОТ СЕБЯ, Нойера тоже был не в силах. В финале Мануэль блистал, держа в руках награду, медаль и Кубок Мира, улыбался. Йоахим гордился им, гордился своим вратарем, гордился, как никогда за себя, а сердце ныло, душа стонала: вот он такой молодой и великолепный стоит рядом, только руку протяни… И Лёв впервые поддается, впервые прижимает своего, теперь уже точно Своего, Мальчика к груди, в очередной раз восхищается силой и статью, чувствует тепло, исходящее от разгоряченного игрой тела, ощущает быстрое сердцебиение, гоняющее адреналин по крови и тонет, тонет во всеобъемляющей благодарности и желании никогда не отпускать. Секунды кажутся часами, Лёв не может разорвать объятий. Но и здесь вновь выручает Нойер, он сам отстраняется первым, сам смотрит в глаза своими чистыми и светлыми, с улыбкой, а Йоахим вдруг понимает, что не сможет так, не сможет разрушить это хрупкое единение между ними своей запретной страстью, не сможет осквернить столь дорогого ему человека своей проклятой похотью. Он отступает, впервые сознательно и навсегда, по крайней мере, ему хочется в это верить. Увы, но жизнь жестока. Сегодня вы на вершине Мира, а уже завтра – по уши в грязи. Йоахиму больно смотреть на неудачу сборной, больно видеть, как изводит она Манеэля. После Евро он так и не может собрать разбившиеся осколки, в которые превратилась его команда, в единое целое. И если б не Его Мальчик, если бы не эта единственная константа, личная Путеводная Звезда, то у Лёва окончательно бы опустились руки. Он работает, старается, ради Мануэля, ради его счастливой улыбки, ради мечты вновь увидеть в этих больших и крепких руках Кубок. И вроде бы дела налаживаются, но тут вдруг все рассыпается в миг – у Нойера перелом левой ноги, а через пять месяцев еще один – Лёв готов лезть на стену или сразу прыгать в ад, чтобы продать свою измученную, измочаленную чувствами душу за благополучие Своего Мальчика. Но Мануэль вновь удивляет, он поправляется, приходит в форму, усердно работает над собой, а сердце Йоахима, все так же наблюдающего издалека, сладко ноет, а в груди ёкает каждый раз, кода Нойер на тренировке берет очередной мяч. И снова все в порядке, и снова Лёв уверенно ведет свою команду на очередной Чемпионат Мира, на этот раз в Россию. О, если бы он знал тогда… Проклятая Россия бьет сразу и наотмашь, давая лишь малую передышку, наносит следующий, ставший сокрушительным удар. Германия разбита, раздавлена, с позором вышвырнута из турнира, а Йоахим не знает, что сказать, что сделать для ребят, не знает, как смотреть в глаза Нойеру. Он подвел Мануэля, опять, он не достоин и готов отступить, теперь уже окончательно. Судьба в лице Футбольной Федерации распоряжается иначе. Горькое унизительное поражение вышибло землю из под ног, но Лёв собирается с духом, с силами и идет дальше, а рядом он, все еще Его самый дорогой Мальчик. Неудача в Лиге Наций прицепилась к ним, как халера, она пожирает всю команду, она гнетет и Йоахима. Лёв меняется и меняет игру: тактика, стратегия, состав – но неизменно лишь одно – его Вратарь Номер Один. Пресса критикует Йоахима, пресса утверждает, что далеко уже НЕ Номер Один, но это ничего, это пройдет, стоит лишь одержать победу, и все наладится. И вновь проклятая Россия, и вновь их триколор над стадионом, однако, теперь Манншафт не упустит свой шанс, не оступится. Так и происходит, Бундестим бомбит бело-сине-красных и улетает преисполненная оптимизма. Йоахим и сам улыбается, жмет руку Мануэлю, в груди становится тепло, а в голове все радужно и... зыбко. Они готовятся к игре с Голландией с двойным упорством, Лёв верит в успех, верит в ребят, верит в себя, верит в Нойера. И вот сейчас стоит у кромки поля и вновь, как и всегда, любуется ставшим уже родным профилем, осанкой и мастерством. Они ведут, 2:0 на табло, Йоахим собран и спокоен, а внутри чуть-чуть взволнован, потому что в случае победы Мануэль опять будет близко, и можно обнять, прижать, погладить по крепкой спине, поздравить с хорошей игрой, похвалить. А потом с удовольствием вспоминать ощущения чужого тепла и света. Но вновь судьба наказывает за излишнюю самоуверенность, Оранжевые забивают два мяча — ничья, а для Лёва — крах. Он, как в тумане, покидает поле, отвечает на вопросы, защищает команду от нападок СМИ, а позже посещает раздевалку. Он благодарит игроков, жмет руку каждому и ждет, когда покинут помещение понурые ребята. Все расходятся, все, кроме Нойера. Он так и сидит на лавке, поникший, застывший, несчастный, обвиняющий себя в провале. Сердце Йоахима сжалось, видеть Своего Мальчика таким подавленным очень больно, и Лёв решается. Он подходит к Мануэлю, приседает перед ним на корточки, берет его руки, все еще во вратарских перчатка, в свои, снимает грубый материал с ладоней, высвобождает каждый миллиметр светлой кожи из прорезиненного плена, целует каждый палец и чувствует их дрожь. Если б мог, он целовал бы эти руки вечно, руки принесшие ему победы, руки Его Мальчика. Йоахим вдыхает запах кожи Мануэля и говорит, не смея поднимать глаза: он благодарит за все, сейчас он не уверен, что останется на посту главного тренера, поэтому, ловя момент, хочет прикоснуться к рукам Нойера, возможно, в последний раз — он говорит обо всем, что думает о Своем Мальчике, он убеждает не терять веру в себя и не сдаваться ни за что. Когда слова заканчиваются, а вместе с ними и силы, Йоахим чувствует мягкую ладонь на своей щеке и умирает, чтоб воскреснуть вновь.
часть 1Этот матч по ряду причин был особенным, и Ней знал, что ему и его противостоянию с бывшим и настоящим одноклубниками будет уделено повышенное внимание прессы. Конечным результатом игры он был доволен. Ну почти... Они выиграли, пусть и с минимальным счётом, он сам забил гол с пенальти. Дополнительным бонусом шел горчичник Кавани.
Уругвай - соперник, с которым всегда непросто, и сегодняшний матч исключением не был. Оборона костьми ложилась в своей зоне, а Кавани бегал за ним как приклеенный и душил своей гиперопекой. Основные моменты матча Ней по привычке представлял у себя в голове в виде газетных заголовков: "Иначе, чем фолом, Неймара не остановить", "Кавани грубо сбивает своего одноклубника, не сумев его обыграть", "Неймар забивает свой 60 мяч за сборную", "Бразилия-Уругвай 1:0".
Но главным удовольствием от всей этой канительной поездки в Лондон была возможность вновь увидеть Луиса, и не важно, что действовать они будут по разные стороны баррикад... Ещё неделю назад он и сам не представлял до какой степени он скучает.
В Барселоне Суарес всегда относился к нему как к непутевому младшему брату, который вечно вляпывается в какие-то неприятности и которого надо опекать. Луис, хоть и говорил ровно тоже, что и остальные учителя-благодетели, но только ему и удавалось гасить излишне эмоциональную горячность Нея и уберегать его от ненужных косяков. Если бы не Лу, их было бы гораздо больше. А Ней, хоть и окруженный постоянно множеством людей - друзей, фальшивых и вполне искренних, советчиков, платных и бесплатных, родственников и сокомандников, порой чувствовал себя одиноким, неприкаянным и непонятым, и, как беспризорный котенок в поисках тепла и ласки, норовил прибиться под бок к Суаресу. Иногда Ней представлял Луиса своим старшим братом, иногда кем-то и чем-то бОльшим...
"Я дам тебе крылья, Луис! Не веришь? Вот увидишь!"
Луис посмеивается, мягко треплет его как мальчишку за чуб и прижимает его голову к подушке: спи, давай. Думает, что у него приступ романтичности. Да, это тоже. Но Ней не был бы Неем, если бы не привносил веселое разнообразие всему, что его окружало. Ночью, подсвечивая себе телефоном, он осторожно, чуть дыша, рисует ему на лопатках приготовленными заранее черным и белым маркерами крылья ангела. Луис, хоть и спит крепко, но вздрагивает, ворочается, оттого крылья получаются больше похожими на подрезанные куриные, но вдохновенного Нея это не останавливает. Его всегда огорчало, что у Луиса нет татуировок. Будь его воля, он непременно украсил бы его парочкой-тройкой подходящих...
Конечно, на утро в раздевалке острые на язык парни не упустили возможность позубоскалить, и от Луисито лучше было держаться некоторое время подальше, но Ней ни о чем не жалел. Как не жалел ни об одном дне, ни одной минуте, проведенных в Барсе. И только когда накопившиеся и неудовлетворенные его амбиции перевесили всякие привязанности, он подписал новый контракт. Уж лучше быть первым в Галлии, чем вечно вторым в Риме. Луис его понял и поддержал, он всегда понимал и чувствовал его больше других, и Ней всегда был ему благодарен за это...
Они перебросились парой фраз до матча, стоя в разных шеренгах перед выходом на поле, обменялись крепким рукопожатием во время церемонии приветствия капитанов. Обоим не обязательно было говорить дежурные слова. Кивнули друг другу - давай, посмотрим кто сильнее здесь и сейчас, а Луис ещё подмигнул как-то виновато и грустно...
...На большом экране повторяли эпизод фола Кавани снова и снова, прокручивая его с разных ракурсов, а Ней в это время подчёркнуто дружелюбно говорил Луису что-то маловажное, о чем сам тут же забыл. Луис невпопад отвечал, обеспокоенно поглядывая то на экран, то на обозленного Кавани - тот стоял неподалеку и сердито сверкал глазами в их сторону. После финального свистка Ней все ожидал, что Луис подаст ему какой-то особый знак намека, приглашения, зова... Но Луис быстро скрылся за дверями раздевалки уругвайцев. Конечно, тут не время и не место, одернул себя Ней. Потом.
Потом было послематчевое интервью в смешанной зоне и куча репортёров, тыкающих микрофоном ему в лицо с глупыми вопросами. "Что вы чувствуете, одержав очередную победу?", "Что вы чувствуете, когда вас сравнивают с Пеле?", "Что вы чувствовали, надев капитанскую повязку?" Мимо журавлиной походкой прошагал Кавани с прямой гордой спиной и каменным лицом индейца. Часть камер репортёров повернулась ему вслед и Ней почувствовал, как в нем поднимается глухое раздражение. Вот что было не так - Кавани. Почему он постоянно оттягивает внимание на себя?
Репортеры среагировали чутко.
- Что сказал вам Кавани, возвращая мяч после фола?
Ней моментально прикрывается покер-фейсом.
- Не знаю, - равнодушно говорит он. – Я не слышал... Не слушал...
Футбольная Галлия, хоть и встретила с распростёртыми объятиями, но удовлетворить его амбиции полностью не могла. Во-первых, качество французского чемпионата в глазах европейских грандов было посмешищем, не заслуживающим должного уважения. Во-вторых, Кавани.
Кавани и Суарес были друзьями по сборной и Ней, наверно, по инерции ожидал от Эдинсона похожего старшебратского к себе отношения. Но ошибся. Тот не только не посчитал нужным взять новичка под крыло, он вообще относился к нему никак не выделяя и не замечая.
Но Нея можно было или любить или ненавидеть, но игнорировать было трудно. Он не мог молчать, когда считал, что ему есть что сказать, пусть даже это шло вразрез установленного порядка вещей. Когда он при всей команде раскритиковал методы Эмери и усомнился в его профессионализме, раздевалка несколько дней гудела как потревоженный улей и раскололась на два лагеря. Кавани молчал, когда все галдели и было непонятно, что он обо всем этом думает. Прояснилось, когда они остались наедине.
- … второе счастье, - закончил за него Ней. – Знаю. Много раз слышал.
- Нет, - лицо у Кавани стало жёсткое и неприязненное. – Наглость для некоторых - способ поднять собственное достоинство, когда другими путями сделать это не получается.
Сука. Лучше бы он накричал нецензурно, тогда бы Ней знал что и как ответить, а цитировать классиков он не умел… Он досадливо сплюнул ему вслед... Смешно, что он надеялся подружиться с ним и, стыдно вспоминать! нарисовать ему тату – маленькую, спрятанную под его длинными волосами на шее, звёздочку… Пень ему на задницу, а не звёздочку…
часть 2С тех пор он стал ассоциировать его с пнем посреди футбольного поля - ненужным, неуместным. Мешающим. Никак не поддающимся корчеванию. За неполных два сезона они с Киллианом сумели оттеснить Кавани почти со всех его ранее завоёванных позиций. Лидерство в атаке, пенальти, статус на поле и в раздевалке отныне уругвайцу больше не принадлежали. Рекорды тоже должны были в скором времени отойти Нею. Испортить Кавани статистику было легко – достаточно лишь отрезать того от пасов. За поддержку владельцев клуба можно было не беспокоиться. Он один стоил как четыре Кавани, и все должны были знать, что такое положение вещей абсолютно естественно для игрока класса Неймара. И все в команде делали вид, что так и надо. Все, кроме Кавани.
Он злился, огрызался, упирался, спорил и доказывал свое видение атаки, переживал, когда у него ничего не получалось, мучился от бессилия, замолкал и надолго замыкался в себе, когда тренер раз за разом вставал на сторону Нея... Но следующей тренировке, как ни в чем не бывало, спокойно и серьезно, отрабатывал все от и до, и даже больше, приходя на поле первым и уходя последним. Ней в такие моменты снисходительно посмеивался про себя, сравнивая Кавани с отличником-зубрилой, тогда как ему техника давалась более легко, как что-то данное свыше. Как дар небес. Будто он родился с мячом в ногах.. В этом-то и различие между нами, дружочек...
Кроме единственного, ставшего широко известным, случая с пенальти в матче с Лионом и последующим бурным выяснением отношений в раздевалке, они с Кавани больше никогда не проявляли неприязни друг к другу публично. Ссора и потасовка в раздевалке остались бы внутренним делом их двоих и клуба, если бы какая-то сволочь из третьих номеров команды не слила информацию прессе. С тех пор, где-бы они не появлялись вдвоем, повышенное внимание болельщиков и журналистов им было обеспечено. И они оба порядком задолбались изображать на публику показное дружелюбие, исполняя строгий приказ президента клуба.
Ней был лучше. Этот факт грел ему душу. Тем не менее, любовь парижан в большей степени все равно принадлежала уругвайцу и у Нея это обстоятельство вызывало досадливое удивление. Кавани мог бездарно провести несколько матчей подряд, упустить шанс, запоров стопроцентный момент, но стоило ему забить, даже не самой сильной в чемпионате команде, как стадион начинал сходить с ума. Кавани совершенно искренне радовался каждому забитому им голу, колотил кулаком в эмблему клуба у себя на груди и раздавал зрителям воздушные поцелуи… Словом, всячески выражал свою любовь и преданность, а трибуны громко распевали: ieri, oggi e domani, segna sempre Matador Cavani. Какие, нафик, «вчера, сегодня, завтра», если это случалось все реже и реже? Театр абсурда. Кретины..
Иногда Ней наблюдал за Кавани за пределами поля, специально не снимая темных солнечных очков, чтобы делать это внимательно и беспалевно. Близких-близких, не разлей вода, друзей в команде у Кавани после ухода Пасторе и Давида Луиса не осталось. Тиаго, Дани, Маркиньос, Киллиан, Ней и ещё несколько примкнувших к ним молодых игроков составляли сплоченную центральную группировку, остальные или не вмешивались или им было все равно. Кавани большую часть времени был один, и, казалось, и сам не нуждается ни в каком тесном общении. В длительных переездах он прекрасно занимал себя сам - что-то писал в толстой тетради, читал… Однажды от внимательного взгляда Нея не укрылось то, что Кавани, уставившись в книгу, долго-долго не перелистывал страницу. О чем он думал в тот момент, интересно?
Порой Ней одергивал и ругал себя за то, что придает персоне Кавани слишком большое значение в своей жизни и персона эта того совершенно не стоит. Но все равно ничего не мог с собой поделать и исподтишка изучал уругвайца, пытаясь понять в чем его харизма... Ней потряс головой, стряхивая наваждение. Хватит думать о Кавани. Лучше он будет думать о Луиса. Это приятнее.
Завтра команды разъезжаются по разным частям света, и сегодня последний день, когда они с Луисом в одном городе. Он не упустит возможность увидеться с ним наедине и поговорить о возвращении в Барсу. Напрасно прождав от него приглашения встретиться или хотя бы звонка, Ней решил приехать к нему сам.
Отель уругвайской команды находился всего лишь в нескольких кварталах от Ланкастера, где остановились бразильцы, это десять минут на такси. На ресепшене ему любезно назвали в каком номере проживает мистер Суарес, а коридорный вызвался проводить до места и всю дорогу без умолку болтал о прошедшем матче. Дверь номера была приоткрыта, но на стук никто не ответил.
- Наверно, он где-то в соседнем номере, - предположил коридорный. – Они то и дело ходят к друг другу. Если хотите, я поищу мистера Суареса.
- Не надо, - отказался Ней. – Я подожду его здесь.
И коридорный откланялся, взяв на прощание вместо чаевых автограф.
По оставленным в комнате вещам было не понять, точно ли это номер Луиса или кого-то другого из сборников – у всех все было одинаковое – спортивная форма, обувь, чемоданы.. На тумбочке возле кровати лежала книга. «Лоис МакМастер Буджолдс. Осколки чести» - прочитал он обложку и задумчиво повертел книгу в руках. Можно и почитать пока. Прятаться он не собирался, напротив, сел так, чтобы открыв дверь, Луис сразу его увидел. «Сюрприиииз» - скажет он в ответ на его удивление… Ожидание затянулось минут на двадцать, скучая, он встал размяться и подошёл к окну. И именно в этот момент открылась дверь.
часть 3На мгновение Ней подумал, что Луис говорит с Кавани по телефону, но Эдинсон, собственной персоной, зашел в комнату следом. Ней метнулся вглубь комнаты, взгляд его заметался в поисках укрытия. Зачем он решил спрятаться? Потому что застали врасплох и он не успел подумать? Или растерялся, что совершил незаконное вторжение на чужую территорию? Территория Луиса это одно, а Кавани совсем другое... Какая бы ни была причина, он совершил совершеннейшую детскую глупость – спрятался в дальнем углу комнаты за портьерой и притаился… А уже через пару секунд выходить было поздно. Луис закрыл дверь на ключ.
- Этот свитер невозможно колючий, у меня все чешется.
- Сейчас я тебя почешу, - тон Луиса игривый и многообещающий.
У Нея в его углу изумлённо вытягивается лицо, потому что Эдинсон стягивает не только свитер, но и джинсы, а Луис убирает с постели покрывало. Какое-то время он борется с дилеммой – зажмурить глаза или продолжать смотреть сквозь ткань портьеры. Он закрывает глаза. Открывает. Снова закрывает и снова открывает. И припадает к ткани ближе, чтобы было видно лучше. Эдинсон прыгнул в постель как в бассейн и с наслаждением вытянулся:
- Наконец-то. Я так устал...
Луис пощелкал пультом телевизора:
- Чего желаете?
Пролистав два раза по кругу все каналы и немного поспорив, они остановились на французской комедии, и Луис запрыгнул в постель к Эду, бесцеремонно подвинув его на край – постель не очень широкая и им двоим в ней было тесно. Повозились, устраиваясь поудобнее и препираясь как сто лет женатая пара: «Подвинь свои булки. Убери свои грабли. Сейчас бы попкорн».
- Я же виноград купил, - Луис хлопнул себя по лбу и соскочив с постели, прошлепал босыми ногами к своей сумке. Сполоснул прямо в пакете под душем и принес в постель, примостил пакет на подушке. Некоторое время они в молчании жуют и смотрят на экран. Застывший в углу Ней пытается просчитать пути выхода из идиотской ситуации и с ужасом понимает, что стоять здесь ему придется до утра…
Постепенно Луис переключает свое внимание с происходящего на экране на лежащего рядом Эда. Он поворачивается к нему и подперев голову рукой, начинает чертить пальцем у него на груди какие-то знаки, потом наклоняется и целует.
- Ох, Лу, почему ты вечно небритый? Знаешь, как дерет твоя щетина?
- Это не моя щетина грубая, это твоя кожа нежная, - еле слышно говорит Луис и усмехается, - как шелк. А я-то всегда думал, что это из области литературных преувеличений. Оказывается, нет.
- Твой пистолеро тоже из этой области, - бормочет Эд и бросает выразительный взгляд ему ниже пояса.
Ней перестает дышать. Медленно повернув голову к окну, он смотрит вниз. Третий этаж. Наружный карниз за окном узкий. Без вариантов...
- Тс-с.. давай не будем спешить, - Луис спихивает подушку на пол и подвигается к самому краю, освобождая Эди больше места, - ляг ровно.
Эд не спрашивает зачем и послушно выполняет просьбу, укладывается ровно на спину и вытягивается во весь рост, закинув руки за голову и закрыв глаза.
- Господи, какой у тебя живот впалый. Просто яма.
Луис берет виноградину, помещает ему на грудь, подталкивает легонько пальцем и смотрит как она скатывается вниз. Эд вздрагивает от нежного щекотания и поднимает голову.
- Что это?
- Лежи, лежи, - Луис кладет ладонь ему на лоб и прижимает голову обратно, - я просто играю в гольф.
- В гольф?
- Ну да. Надо чтобы виноградина закатилась тебе в пупок.
- Серьезно?
- Тихо, не мешай. У меня финал.
Он берет следующую, поменьше, и отправляет ее в то же путешествие. Виноградина задерживается ненадолго в указанном месте назначения, но тоже соскальзывает вниз. Луис тянется к пакету с виноградом, перебирает все ягоды, отыскивая самую маленькую.
- Какой у тебя маленький пупок, ни одна не помещается, - горестно вздыхает он, а Эду смешно, он поворачивается и прыскает смехом в подушку. Но Луис не шутит, разворачивает его обратно и заставляет лежать смирно.
- Подожди-ка, - вспоминает он, - кажется, я знаю, что надо.
Он опять шлёпает босыми ногами к своей сумке, достает оттуда черную рубашку, а из кармана рубашки что-то, что прячет в кулак и идёт обратно к постели.
- Вот, - он разжимает кулак. На ладони маленькая перламутровая жемчужина. – У Софии порвались бусы, жемчуг по всей комнате врассыпную…бусы мы собрали… а эту я уже потом нашел.
Жемчужина входит в пупок идеально, будто он всегда был ее естественной средой обитания и Луис восхищённо улыбается:
- Господи, Эди, само совершенство, - он наклоняется и едва касаясь кожи, целует его в живот. Поцелуи лёгкие, почти невесомые, как прикосновение крыла бабочки. Эд еле слышно стонет и обхватывает его за шею рукой… Но Луис вдруг мягко освобождается и отступает:
- Я сейчас. Одну минуту, - он скрывается в ванной, оставив дверь приоткрытой. Шум льющейся воды аккомпанементом накладывается на песенное мурлыканье Луиса - он всегда поет под душем, когда у него хорошее настроение.
Эд протянул руку и щёлкнув выключателем, погасил верхний свет. Полутемень комнаты и, наоборот, яркий свет уличного освещения вдруг резко обозначили контур человеческой фигуры в углу комнаты за шторой. Эд подскочил с кровати, будто под ним выстрелили разом все пружины из матраса. Сердце тяжело забухало о ребра, дыхание перехватило, а в голове лихорадочными обрывками заметались мысли. Киллер?... Но кто?... Годин?.. Табарес?.. О Господи… Джоселин! Не отрывая ни на секунду взгляда от тени, он стал медленно к ней приближаться. Рука противно дрожала, когда он протянул ее, чтобы отодвинуть штору...
Жёлтые глаза Неймара смотрели угрюмо, ядовито, дерзко, и вместе с тем, выражая некоторую степень виноватости: ну вот он я, можешь меня бить… Эдинсон, когда прошел секундный ступор, с трудом сглотнул в пересохшем горле и отступил на шаг назад, давая ему дорогу…
- Эд? – Луис выглянул из ванной на звук щелчка закрываемой двери, - кто-то приходил? Что случилось? Эй, почему ты такой испуганный?
Эдинсон трет руками лицо, вздыхает с нервным смешком, машет рукой в угол комнаты:
- Там...
- Что? Эди, ты меня пугаешь...
- Там, за шторой... ты не представляешь... сидел... кошак...
часть 4- Да, да, да, - Тухель стучит ручкой по столу, пытаясь привлечь к себе внимание и пресекая зарождающийся недовольный ропот команды, - я прекрасно понимаю, какая нагрузка выпала в этом месяце на основной состав и особенно тех, кто призывался в сборные. Перелеты, усталость, травмы... Но сезон в разгаре и до каникул далеко. План тренировок расписан на весь сезон и утвержден. И если в плане стоит тренировочный день, я не могу его взять и выкинуть... Но! Я предлагаю переключиться на один день с футбола на что-то другое - просто чтобы переключить мозги. Предлагайте, где вы хотите провести этот день? Бассейн или...
- Бильярд! Боулинг! Тир! Бар! - наперебой закричали игроки, воодушевлённые перспективой весело и нетривиально провести тренировку.
Тухель усмехнулся и покачал отрицательно пальцем у них перед носами.
- Разогнались... Я имел ввиду командную игру, но что-то менее физически напряжённое. Или вы в баре кто кого перепьет хотите сыграть?
Неймар поднял руку как примерный ученик в школе, спрашивая у учителя позволения ответить.
- Твое предложение, Ней? - оценил тренер его культурность.
Ней даже вперёд вышел и откашлялся, чтобы его лучше слышно было.
- Гольф. Я предлагаю гольф.
О! - Тухель задумчиво поскреб подбородок, глядя куда-то поверх голов игроков. - Я думаю это хороший вариант. Молодец, Ней. Парни, грузитесь в автобус. Поживее! Кавани! Ты куда? Автобус в другой стороне...
Себалдрич от 21.11.2018. Всё, как и положено: лавхейт с юстомДани не нравится Лука Модрич, вот совсем не нравится, до зубного скрежета. Мелкий, тощий, невзрачный, но дерзки, техничный и ловкий. Уж если вцепится в мяч, хрен отберешь так просто. Костлявое тело, но сильные ноги, выступающий клювом нос, но горящие глаза — он весь буквально соткан из противоречий, и Себальосу это тоже не нравится, потому что Лука, несмотря на все свои недостатки — душа компании, любимец команды, каждый хочет потрепать за отросшие золотистые волосы, каждый стремится обнять, поднять на руки, потискать. Луку любят, кажется, все, а Дани — новичок, Дани еще предстоит отвоевать свое место под солнцем Королевского клуба, заполучить расположение «бланкос». У Модрича все это уже есть с лихвой, и Себальос злится, злится и завидует, боясь себе сознаться в этом. Они уже год играют в одном клубе, очень насыщенный год: Лига Чемпионов, Чемпионат Мира. И, если с первым все сложилось отлично, то во втором Дани вместе с родной сборной не преуспел, в отличие от Луки. Модрич возвращается в Мадрид к началу сезона уставшим, но триумфатором: лучший игрок ЧМ, серебряный призер — он завоевал сердца полмира и Себальоса в придачу. Дани и сам не знает, когда это с ним приключилось, но, поняв, приходит в ужас. Он не хочет и не может симпатизировать Модричу, не желает даже думать об этом! Но сердцу не прикажешь... Оно замирает, когда противник роняет Луку на газон, оно усиленно бьется, если Лука улыбается и радуется забитому командой голу. Когда Фурия Роха громит Хорватию 6:0, Дани почти стыдно за свою причастность, но он не подает вида. Серхио, Иско, тезка Дани, Начо и даже Марко подходят к расстроенному Модричу, извиняются, обнимают, приободряют, а Себальос только жмет руку Луке и отходит, глядя на медвежьи горячие объятия Рамоса, сгребающего в охапку маленького хорвата. Дани старательно гонит от себя чувства. Да, это ревность, самая что ни на есть чистая ревность, потому что он не может вот так подойти и прижать к своей груди Луку, утешить и поцеловать в щеку, он — не Серхио. А прямо перед ним Рамос и Модрич меняются футболками, на этом Себальос не выдерживает и покидает поле, не чувствуя себя победителем. Злость, зависть, неловкость, ревность и жалость жрут его заживо, а перед глазами стоит жилистая фигура Модрича, слепящая своею белизной и резко контрастирующая с загаром обнимающего Рамоса. В желудке будто змеи клубок свили и шевелятся, извиваются, мешают нормально переварить очередное внутреннее открытие. Дани тошно от себя самого. У «Реала» проблемы, они проигрывают раз за разом, даже аутсайдерам, что не добавляет оптимизма и дружелюбия. В раздевалке напряженная атмосфера, а Себальос все равно ничего не может с собой поделать, он мстит, не отдавая себе отчета, игнорирует Луку на поле, а вместе с ним и вечного товарища по разуму хорвата — Тони Крооса. После очередного провала Дани чуть не ссорится с Рамосом, капитан непрозрачно намекает, что негоже на поле выделываться и жадничать мячом, все свои междусобойчики нужно решать за пределами газона. Капитан злится и не желает слушать оправданий, и Дани тоже не железный, жесткие слова почти слетаю с его губ, но ситуацию спасает проклятый Модрич, он примирительно берет за плечи сзади Серхио и обещает ,что они все уладят, сам, вдвоем с Себальосом. Дани готов открутить ему голову за это снисхождение и примирительные нотки в голосе. Ах, как же, Святой Лука! Честный и добрый, светлый и порядочный, понимающий и прощающий! Тьфу... Себальос сбегает в душевую под неодобрительным взглядом Крооса. Оглушительный провал в Эль Классико, отставка Лопетеги и приход Солари — все это смешалось для Дани в калейдоскоп событий, произошедших будто бы не с ним. И вот он уже опять на поле, против «Сельты». Тяжелый матч, важная, заработанная потом и кровью, заслуженная победа и новые серьезные потери. Дани подавлен, он действительно переживает за травмировавшихся товарищей, он честно рвал в игре вместе со всеми. Им нужен был результат, они его получили, и он тоже сыграл свою немаловажную роль. Теперь Дани может собою гордиться, сегодня он победил своих внутренних демонов, не позволил себе игнорировать товарищей. После матча Модрич жмет ему руку, хвалит и улыбается, впервые улыбается ему, Дани, и обнимает. Глупое сердце вновь подводит хозяина и пропускает удар, притихшие змеи внутри поднимают головы, раскрываю пасти, высовывают раздвоенные языки, но не шипят, не успевают, потому что Лука шепчет Себальосу на ухо, какой тот молодец, и у Дани внутри все переворачивается — змеи вынужденно отступают. В Хорватии холодно, гораздо холоднее чем в Испании. Дани не нравится здесь, но это все не важно, важно лишь то, что происходит на поле, здесь и сейчас. Они вновь по разные стороны баррикад, они соперники, противники, а Лука будто бы, преобразившись, готов порвать Себальоса на клочья. Он отвечает на агрессию агрессией, укрывает мяч собой от Дани, не дает и продохнуть, перемещаясь по всему полю, Себальос вынужден идти за ним, и это больше распаляет Дани: они толкаются плечами, касаются друг друга руками, сталкиваются телами в верховой борьбе. Модрич рвется взять реванш за сентябрьское унижение, а он всегда добивается желаемого, Себальос знает, игра на «Максимире» — не исключение. Модрич демонстрирует свой характер и силу, и Себальос неоднократно прогибается под таким напором. Команда Дани проиграла, но ему не жаль, потому что сегодня он ощутил на себе воздействие настоящего Луки, с огнем в глазах и пламенем на сердце. Себальосу понравилось. Читая в интернете интервью Луки, обещающего журналистам разобраться с Дани в Мадриде, он с нетерпением ждет их новой встречи уже в «Реале», а змеи вновь шевелятся внутри, но не смеют поднимать голов.
Далероаноны, я вам кое-что запилил. Ловите в свою уютную яму подарочек: Зарисовка про Далера, который, предположительно, еще ни разу не.Если бы еще год назад кто-нибудь сказал Далеру, что он станет звездой отечественного футбола и практически незаменимым членом сборной России, он бы не поверил. Куда там? Далер объективно, на его взгляд, считал себя одним из многих, ничем особо не выделяющимся парнем. Сколько себя помнил, всегда обожал футбол, рьяно трудился, совершенствовался, но не ради славы, а ради любимого дела, ставшего главной целью в жизни. Далер уважал товарищей в команде, за которую выступал, тренерский штаб, друзей и близких, никогда не выпячивался, да и вообще старался держаться ненавязчиво и скромно. Ему казалось это нормальным, да и что поделать — воспитание такое. Сначала, когда его впервые вызвали в основную сборную страны, он растерялся, опешил, но товарищи по команде и семья быстро вправили ему мозги, а отец даже сказал: раз вызвали, значит считают достойным, поэтому не стоит принижать себя, просто иди и выполняй поставленные тренером задачи. Далер шел, шел вперед вместе с командой, постепенно появилась и вера в себя, и уверенность и даже фарт. Представлять родную страну на домашнем Чемпионате Мира — уже само по себе огромная честь и ответственность, которую Далер с достоинством нес на своих плечах на протяжении всего турнира. Он играл, не жалея себя, он поддерживал сокомандников, он слушал Черчесова и все также пахал, как боец невидимого фронта. Они прошли испанцев, но оступились на хорватах, те оказались на редкость клыкастыми и заряженными таким огнем, что грозились спалить всех и вся и сами сгореть заодно. Горько было покидать Мундиаль, продвинувшись так далеко и внезапно, но, с другой стороны, они показали себя, доказали, что способны побеждать и фаворитов, и, казалось бы, сильнейших, а самое главное — их в кои-то веки полюбила вся страна. После Чемпионата Далер как никогда почувствовал к себе огромный интерес со стороны болельщиков, специалистов, да и просто людей: СМИ и телевидение трезвонили во все концы, нахваливая сборную, иногда выделяя самого Далера, спортивные эксперты и аналитики высказывали критику пополам с комплиментами, когда он выходил на поле в Санкт-Петербурге, чувствовал, как к нему липнут взгляды тысяч болельщиков, они проходят сквозь форму, обволакивают тело, окутывают коконом — иногда было приятно, но чаще пугало. Далер не привык к такому. Волна всеобщего признания была способна поглотить его с головой, но Далер не поддавался, не «ловил звездочку», а просто продолжал тренироваться, выкладываться в матчах по полной и избегать излишнего внимания прессы. Еще одной гранью внезапной популярности оказался интерес девушек и не только девушек, что совсем уж смущало, а порой даже пугало Далера. Да, приятно, но непривычно и как-то страшновато. Далер стал чаще замечать то, что в упор не видел до Мундиаля, он осознал, как вырос сам, повзрослел, набрался бесценного опыта, а еще, что у него стали появляться определенные желания, совсем ему несвойственные. Порой хотелось ответить взаимностью на открытые предложения общения или чего-то большего, но пока что Далер не осмеливался зайти так далеко. С каждым днем червячок сомнения точил его закрытость и отстраненность, с каждым прямым столкновением по данному вопросу личного характера становилось все сложнее отказаться от соблазна. Далер держался, изливал копящиеся чувства на футбольном поле, конвертируя постыдные желания в игровые качества и действия. Пока что это помогало, но все больше казалось, что когда-нибудь плотину прорвет, а за последствия будет очень стыдно. А может быть и нет? Ведь нет ничего запретного во влечении и желании обрести рядом человека, которому доверяешь, которого будешь любить и получать ответное чувство? Сейчас ему и одному хорошо, но позже он обязательно найдет СВОЕГО человека.
У них 15 минут. По-хорошему всего 10, но им всегда мало.
- Не думал, что такие вещи тебя возбуждают.
Марио снимает с себя футболку и майку, поправляет повязку.
- Если бы меня возбуждала только капитанская повязка, я бы замутил с Кьеллини, - говорит Криштиану, пока его руки тянут шорты и белье Марио вниз.
- Или с Дибалой?
Влажная от пота, горячая кожа Криштиану покрывается мурашками, когда Марио раздевает его.
- Или с ним, - соглашается Криштиану.
В ответ Марио прижимает его к стене.
Поцелуй неторопливый, словно у них есть все время мира, а не жалкие 15 минут.
- Меня возбуждаешь ты. Сегодня. Всегда.
Криштиану поддевает одним пальцем повязку. Целует плечо. Обхватывает ладонью бицепс.
- Ты был сегодня такой... - Криштиану не может подобрать нужное слово. - Rigoroso, - говорит он на португальском.
Кажется, Марио его понимает. Потому что он становится серьезней. Переходит к делу.
Их руки сталкиваются, но не мешают друг другу.
Криштиану все еще цепляется за его бицепс правой рукой. Просто не может ее убрать.
Марио коротко стонет, кончая. Спустя несколько секунд Криштиану вздрагивает и изливается ему на пальцы.
Странная идея приходит в голову.
- Что ты..?
Горячее и липкое касается щеки. Криштиану смотрит на Марио удивленно.
Марио не может сдержать смех, глядя на возмущенно-обалдевшего Криштиану.
Смех почти становится истерическим, когда Криштиану тянется левой рукой к своей щеке, чтобы стереть с нее сперму, только чтобы понять, что его собственные пальцы перепачканы чужим семенем.
- Ну фу. Зачем?
Криштиану пытается сделать серьезное лицо, но его губы предательски расплываются в улыбке.
Улыбке, которая пугающе быстро становится коварной.
И вот уже капитанская повязка стянута с его руки и Криштиану вытирает ей лицо. А потом и ладонь.
- Святотатство! - возмущается Марио. - Я хотел оставить ее на память!
- Ну так оставь. Вдвойне приятная память, разве нет?
Я тут что-то написал про Баварию Просто что-то прорвало читать дальше Бавария - значит дом.
Нойер касается ладонью перекладины ворот и закрывает глаза. Он пытается вспомнить то ощущение покоя, которое приносил ему каждый выход на стадион, но вместо него теперь только ком из собственной неуверенности и с каждым днём растущего равнодушия. Ему до тошноты вдруг хочется уйти, чтобы не видеть больше этих обескураженных взглядов, спрятаться от неоправданных надежд, но ребята ждут, команда ждёт. Он выдыхает и поворачивается - судья как раз даёт отмашку к началу матча.
Апатия возвращается после финального свистка. Нойер сидит в зоне ворот, провожает взглядом удаляющиеся спины игроков, которые уходят в подтрибунное помещение, и никак не может заставить себя сдвинуться с места. Болельщики шумно собираются, кидая на него озадаченные взгляды, кто-то из тренерского штаба мнётся у края поля, не решаясь подойти, а он рассматривает свои руки и не может понять, почему они кажутся ему такими странными, будто инородными. Киммих встряхивает его за плечи: - Что случилось? - скороговоркой спрашивает он. - У тебя что-то болит? Нойер криво улыбается и только разводит руками в стороны - смотри, я случился сам у себя. Тот плюхается перед ним на колени, обнимает лицо тёплыми ладонями и говорит неожиданно твёрдо, чеканя каждое слово. - Мы тебя ждём. Мы всегда будем тебя ждать. Он добавляет, не отводя глаз: - И верить в тебя мы тоже всегда будем, понял? - а смотрит так, будто сейчас заплачет. Нойер растерянно моргает пару секунд, потом осторожно гладит его по шее, не зная, как ещё выразить признательность, и через силу хрипит: - Ты устанешь говорить мне это каждый раз, когда... - Буду повторять столько, сколько понадобится, - Киммих неловко обхватывает его руками и утыкается острым подбородком куда-то в плечо. Они всё ещё на стадионе, чуда не случается, но Нойеру становится легче.
Может быть всё-таки стоит попытаться?
На следующий день после окончания тренировки он подходит к Тони и говорит тихо, отводя взгляд "можно ещё попробовать?". Он не знает, как внятно сформулировать то, что чувствует на подсознательном уровне (он ломается), но на его счастье, Тони понимает сразу и кивает. - Собирайся. Собрав мячи, они едут куда-то за город, останавливаются только доехав до заросшего футбольного поля. От ворот остались только голые остовы, ноги едут по слишком высокой траве, вокруг только деревья и далёкий посёлок - странно. Тони кидает на пробу первый мяч. Нойеру вдруг хочется смеяться, как в детстве, когда они играли с друзьями во дворе, вокруг не было бесконечных рядов трибун и ответственность не лежала неподъемным грузом на плечах. Отбитый мяч летит в сторону, за ним второй. Вместе с Тони Нойер отрабатывает удары до позднего вечера, вытоптав около ворот всю траву. Закидывают мячи в машину и немного задерживаются, заглядевшись на закат, в городе всегда слишком много дел и слишком маленькое небо. Тони машет рукой в сторону домов: - У нас в детстве такая же площадка была. Сразу такое ощущение, что ты дома. - хлопает по плечу. - Ну что, поехали? Нойер кивает.
Следующая игра становится провальной. Настойчивый журналист тянет его за рукав, искательно заглядывает в глаза и спаршивает безжалостное: - Как вы оцениваете своё состояние? Нойер хочет сказать "дерьмово". Он хочет сказать "я устал". Он смотрит в холеное лицо напротив и уже готов в это поверить. Он говорит: - Я... - Нормальная у него форма, - басит Рибери, подхватывая под левую руку. - Тебя Киммих искал, - бесшумно подошедший Левандовски благожелательно улыбается журналисту злыми глазами. Нойер кивает и поворачивается к раздевалке. За его спиной Рибери кокетливо приглаживает свой сантиметр волос и с угрозой спрашивает: - А у меня вы ничего спросить не хотите? Уже на пороге Роберт поворачивается и говорит неожиданно: - Извини. В следующий раз мы сделаем лучше, - и уходит, не дожидаясь ответа. Нойер смотрит на его удаляющуюся спину и говорит, не обращаясь ни к кому и в тоже время самому себе: - Я тоже в следующий раз сделаю лучше.
На тренировке к Нойеру ставят Киммиха и Зюле для отработки ударов с разных углов. Другие игроки подходят ближе, заинтригованные получившимся прессингом, меняются, галдят, кто забьёт первым. В какой-то момент Нойер чувствует, кажется, уже полузабытый ритм игры и траекторию мяча. На очередном замахе Киммих подскальзывается, испуганно ойкает и падет, не дотянувшись до мяча. - Ты меня просто заездил, - хрипит с газона взмыленный Зюле. - Жеребец! - радостно хихикает Мюллер. Нойер смотрит на распластанных игроков и с деланной скорьбью прижимает ладонь к груди: - И на кого я только трачу свои лучшие годы! Ржач на полем стоит минут пять. На следующий день в СМИ выходят разочарованные статьи с фотографиями хохочущих мюнхенцев и заголовками "в Баварии всё спокойно".
Горецка зло кусает нижнюю губу. Заработать пенальти на последней минуте матча за игру в штрафной руками при перевесе в один мяч - это же надо было так облажаться. Нойер успокаивающе хлопает его по плечу и идёт к воротам. Победить, чтобы выиграть первое место, - думает он. Судья разговаривает с подошедшим пенальтистом. Победить, чтобы выиграла Бавария. Команды толкаются в отдалении, смотрят нервно и зло. Слова плывут в голове эхом, пустым сотрясением воздуха, не находя отклика. Он вдруг вспоминает заросшее футбольное поле на окраине и ощущение дома. Мюллер любит киндер-сюрпризы. Зюле хорошо чувствует цвет и его раскраска-антистресс похожа на произведение искусства. По крайней мере Нойер нигде ещё не видел слово такое красивое слово "хуй". Киммих ложится спать с плюшевым медведем. Левандовски недавно попросил найти ему набор самых похабных стикеров для переписки. Когда выяснилось, что стикеры нужны для переписки с Ройсом, в поискам подключилась вся команда. Судя по матам в телефонной трубке, которые были слышны даже без громкой связи, Ройс дизайнерский кошмар оценил в полной мере. Мяч летит по центру и Нойер рассеянно отбивает его в сторону левой рукой. Серьёзно, по центру? На что он рассчитывал? Одновременно со взревевшим стадионом его сносят радостные сокомандники. Киммих первым запрыгивает на руки с воплем: - Не сбрею усы! Буду отращивать бакенбарды! - Обоже нет, - орёт Мюллер. - Жизнь меня не готовила к таким ужасам!
Не сдержался я все-таки. Уж больно руки чесались Раз профукал сегодня кродричей, несу коротенькое Кродримиро. Наверно R-очка. Все комфортят еще не восстановившегося после травмы Каземиро— Не расстраивайся так, мы постараемся не подвести тебя. Одолеем «Рому», а там, глядишь, и ты вернешься в строй. Самое главное сейчас — твое восстановление. Не торопись в бой, Миро, сам знаешь, как оно бывает. Вон, перед тобой есть пример Марсело. Не надо так... — Лука сплетает свои пальцы с пальцами Каземиро, крепко сжимает и смотрит своими теплыми, но глубокими глазами в самую душу, жмется сильнее к еще не остывшему боку, притирается щекой к обнаженной, горящей красными отметинами ключице. — Ну правда, Карлос, не стоит чувствовать вину за травму, в конце концов ты же не сам себя уронил. Гребаная «Сельта», если бы... — Тони заканчивает фразу, переходя на немецкий, явно нецензурный, и целует Каземиро во влажный висок, оглаживает покрытый испариной живот и растягивает губы в своей самой очаровательной улыбке. Они втроем лежали на смятой постели в мадридской квартире Каземиро и медленно приходили в себя после крышесносного секса. Двигаться не хотелось, отстраняться друг от друга тоже. Карлос грелся в объятиях двух самых замечательных людей, которые всегда поддерживали его, по-своему любили и всегда разделяли как победы, так и поражения. Им он мог доверять целиком и полностью. Знаменитое мадридское трио почитаемое болельщиками, когда-то воспеваемое в СМИ сейчас являлось уже не тем на поле, но за его пределами и наедине в постели в столь редкие моменты близости всё было, как и прежде. Они сплетались телами, смешивали слюну, пот и семя, брали и отдавались целиком, не утаивая друг от друга желаемого. Они делились друг с другом энергией, внутренней силой, чувством нужности, важности и все тем же пресловутым доверием. Когда казалось, что весь мир ополчился против Королевского клуба в целом и тройки полузащитников в частности, они всегда могли укрыться от нападок и критики где-нибудь в укромном месте и помочь друг другу словом ли, делом, поддержать и успокоить в случае, как сейчас, когда Каземиро чувствовал себя никчемным и чуть ли не главным виновником поражения от «Эйбара», потому что его не было тогда на поле, не было с другими двумя вершинами их треугольника. Они — взрослые состоятельные люди, но даже взрослым иногда необходимо понимание и утешение, а Тони и Лука всегда готовы приласкать Каземиро. Сегодня они пришли к нему по первому зову и теперь, как водится, Карлос чувствует себя гораздо лучше. Они еще поборются, они еще покажут, на что способно их трио.
Жук же у нас волчара, а Сирожа - фурия роха, Красная Шапочка почти Тут такие забеги по пересеченной местности с последующим валить, кусать и трахать, ух!
С красной шапкой версия забавная
Идет Сирожа в красном по темноту баварскому лесу, несет в корзинке пирог с мышьяком для бабули-Переса. Время - ночь, везде туман, местная нечисть было вывалилась, чтобы кости размять, но завидев Сирожу, с ужасом бежит прятаться - плавали-знают. Сирожа достает из кармана сигарету, которую утащил у охотника-Крооса, пока тот в кустах деву златокудрую отлюбливал. Сирожа, провда, не был уверен, что это дева, ведь таким хриплым басом не говорила даже его милейшая матушка, которая курила так много, что потолок над ее креслом-качалкой всегда был в саже. Но Сирожа был парнем рассеянным и упустив мысль, догнать ее больше не смог. Что-то там было про дев, сигареты...точно, ему же сигарету нечем подпалить! Зажимает он фильтр во рту и роется по карманам. Пусто. Расстроился парниша, разозлился, как вдруг у лица мелькает огонек и кто-то сижку подпаливает. - И что же такое создание делает в лесу в такое время? - спрашивает рослый волк в маске. "Новенький, что ли?" - недоумевает Сирожа, затягиваясь. Волк красив, ладно сложен и речь его со странным говором. Сироже нравится. "Ладно, все бывает в первый раз" - решает он и вслух говорит: - Да вот к бабуле шел, подустал, решил на сеновале переночевать. Пойдешь со мной? Волк опешил - не рассчитывал он такой поворот, но неуверенно кивает. "Ой дураааак" - воет подглядывающая нечисть. "Спасать надо волка, зовите охотника".
Моян! Вспомнила, что написала Моян-омегаверс будучи в стельку пьяной, концовка там совсем ебаный стыд, ее точно перепишу. Но хотя бы начало выложу, а то потом передумаю и закопаю это в черновиках на веки вечные. А так хоть будет лежать немым укором, авось руки дойдут довести до ума.
Не может думать и сейчас. Не получается. Чужие губы отвлекают. Вовлекают глубже в поцелуй.
Альфа. В каждом движении и слове. В каждом поступке. Деян наверняка даже помыслить не мог, что Мо ему откажет. Просто начал флиртовать. По-хозяйски закидывал на него руку. Смотрел тяжелым голодным взглядом.
Так обычно смотрят на омег, нежных, желанных.
Но он бета. Он женат. Они играют в одной команде.
Это безумие.
Он никогда не думал, что позволит альфе себя целовать. Что ему хватит смелости. Что ему это понравится. Что он мысленно пошлет всё к чертям и просто позволит взять над собой верх.
***
- Ты знаешь, в честь кого мы тебя назвали?
- Да, отец.
- Носи имя пророка с гордостью. Не смей его посрамить. Я возлагаю на тебя большие надежды, хоть ты всего лишь бета.
***
- Мо!
Он оборачивается на знакомый голос и не может сдержать улыбку. Вернулся!
- Деян!
Руки Ловрена привычно обвиваются вокруг него.
Мо утыкается носом в чужое плечо. Вдыхает родной запах.
- Соскучился?
Вместо ответа он кивает головой и пытается прижаться ближе.
***
- Я договорился с её родителями. Они очень рады. Это будет успешный союз. Конечно, они хотели бы в пару своей дочери альфу, но не смогли отказать восходящей футбольной звезде. Ты должен быть рад такой невесте.
- Как скажешь, отец.
***
- Ты невыносим! - кричит он, пиная опрокинутый стул.
- Ну так уходи, - говорит Деян, не вытерпев.
Он доходит до двери, но не успевает взяться за ручку. Сильное тело впечатывается в него сзади, прижимая к отполированному дереву.
- Отпусти! - требует он.
- Нет.
Он дергается, пытаясь освободиться, но с каждым движением Деян только прижимается ближе. Их тела, словно два кусочка пазла, идеально вписываются друг в друга.
- Не отпущу, - горячо выдыхает Деян ему на ухо. - Можешь беситься, ненавидеть меня, что угодно. Но я тебя не отпущу. Не могу. Я ужасный. Эгоистичный. Ты мне нужен.
- Не нужен! - возражает он и дергается в последний раз, перед тем как сдаться.
- Что? - Деян разворачивает его лицом к себе и вопросительно заглядывает в глаза.
- Мы поужинали сегодня вдвоем впервые за сколько? Две недели? И весь вечер ты сидел уткнувшись в телефон. Если я тебе надоел - так и скажи.
- Ты поэтому скандал закатил? Да мы же и так все время вместе. Тренировки, выезды, игры.
- На людях и во время тренировок я всего лишь твой коллега и, возможно, друг.
- Возможно, друг? А наедине ты мне тогда кто?
- Не знаю. Никто?
Он сам внутренне сжимается от неправильности этих слов. Тут же открывает рот, чтобы извиниться, но Деян затыкает его.
Поцелуй грубый, собственнический. Рука Деяна зарывается в его волосы и больно тянет, заставляя запрокинуть голову.
- Никто, значит?
Ткань футболки трещит, когда Деян разрывает её, открывая доступ к шее и ключицам.
Его кожа девственно чиста и это заставляет Деяна остановиться на секунду.
- Давно надо было пометить тебя.
- Иди ты! Я не омега! - возмущается он.
- Не омега. Но ты мой.
Губы и зубы Деяна находят местечко на его шее, которое заставляет колени дрожать, а руки прижимать чужую голову ближе.
Вид наливающегося фиолетовым засоса на смуглой коже умеряет пыл альфы.
- Прости, - шепчет Деян, покрывая его поцелуями. - Я должен чаще показывать, что ты мне нужен, дорог. Я ужасный.
- Ужасный, - соглашается он, поддразнивая. - Ни одна омега с тобой не уживется.
- Не нужна мне омега, - Деян снова вжимает его в стену, на этот раз слегка потираясь бедрами. - У меня есть ты.
***
- Дочь? Омега, я надеюсь? Хоть замуж можно будет выдать повыгодней. Я и не ждал от тебя альфу. Мальчик бета, как ты, уже было бы хорошо, но девочка? Вы уж старайтесь получше в следующий раз.
- Обязательно, отец.
***
- Что это?
- Подарок.
- Это я понял по банту на коробке. Зачем ты мне это подарил?
- Красиво же.
Он продолжает разглядывать красный кожаный ошейник с нечитаемым выражением лица.
- Нет.
Одно дело дать альфе взять над собой верх, ему дорогого стоило решиться на это, но ради Деяна он наступил себе на горло и не пожалел. Но вот так откровенно признать себя его собственностью? Просто нет. Пока нет.
- Не красиво?
- Не надену.
- И не надо! Это не тебе.
- Что? Кому тогда?
- Вот ему, - говорит Деян и, сбегав в соседнюю комнату, возвращается с щенком.
- Но у меня дома коты...
- Он будет жить здесь! А ты приходи навещать! - Деян пытается удержать на руках непоседливого щенка и в результате скатывается на пол.
- Что ты за человек такой? - смеется он. - Купил себе щенка, а делаешь вид что это мне подарок?
- Ну, может не совсем тебе. Но из-за тебя.
- Почему это?
- Когда ты уходишь - мне одиноко. Раньше всегда было нормально, а теперь я не хочу оставаться один.
- Кота бы завел тогда.
- Кот у тебя уже есть, а собака будет чем-то новеньким.
***
- Даже не думай об этом. Заведи вторую жену, не проблема, раз уж первая тебе не угодила. Но о разводе даже не заикайся. Понял меня?
- Да, отец.
***
Они встречались уже больше полугода, но так и не познали близости мужа и жены, альфы и омеги. Может потому что они не были ни тем, ни другим.
Однажды Деян перевернул его на живот и долго трахал пальцами. Было горячо, стыдно, невероятно. Он дрожал и цеплялся за простыни, сдерживал стоны и сходил с ума. Спустя, казалось бы, вечность, Деян смирился над ним и взял в руку его член. Он кончил тогда сильнее, чем когда-либо в жизни.
Но противный червячок сомнения шептал, что Деян наверняка ждал что он кончит только от пальцев внутри себя. Как омега.
Эта мысль бесила. Пугала.
Он не омега. Никогда ей не был. Сколько бы его ни дразнили за компактное телосложение, миловидное лицо и спокойный характер.
Он не сможет дать Деяну то, что может дать омега. Он не течет, даже когда возбужден до звона в ушах. Он никогда не сможет подарить своему альфе ребенка. Он бесполезен. Футбол - единственное, в чем он хорош.
***
- Я горжусь тобой, сын.
- Спасибо, отец.
***
Думал ли он о том, чтобы отдаться Деяну полностью?
Принять в себя его узел.
Быть заполненным до предела.
Да.
Да, пожалуйста, да!
Но как попросить об этом, не выставив себя на посмешище?
Вдруг Деян не хочет этого? Альфе вполне хватало его рук и рта.
Возможно это - эта близость - только для кого-то особенного. Для омеги, которая сможет покорить сердце Деяна.
Он не хотел просить. Слишком боялся отказа.
***
Город на Волге. Здесь когда-то была война. Беспощадная. Жестокая.
Он старался думать об этом, чтобы не упиваться жалостью к себе.
Это всего лишь игра.
Хорватия вышла из группы.
Он вернется домой, но будет надеяться, что не увидит Деяна как минимум до середины июля.
Пусть хоть один из них познает сладость победы.
***
Зачем он делает это с собой?
Просто выкинь телефон.
Он купит себе новый. Хоть миллион новых.
Деян на фото улыбается. Такой уютный и родной.
Чужой.
***
- Видели, какая у Деяна омега в сборной?
- Будь у меня такая, никогда бы не отпустил. С собой бы увез.
- Как он вообще терпит, когда они по клубам разезжаются?
- Да завел небось себе бету неприхотливую. Все мы так делаем.
- А ты что думаешь, Салах? Правда ведь этот Шиме - конфетка?
- Правда, - соглашается он.
***
- Пожалуйста, - просит он.
Деян добавляет третий палец.
- Пожалуйста, Деян!
Он знает, что альфа его понял.
Он прячет слезы в подушку.
Слезы облегчения. Боли. Больше душевной, нежели физической.
Не думай. Не думай. Сейчас. Сейчас он с тобой. Он твой.
Он отпускает себя. Как в последний раз.
Первый и последний.
Деян целует его спину, его шею, оставляет метки.
Они сойдут. Всего пара дней и как ни бывало. Будь проклята его смуглая кожа. Будь проклята его природа.
Он кончает, когда узел альфы заполняет его до предела. Так, как он и не думал. Не представлял.
Маньячно-кровавый бейлрич Сон с Бейлом был мутный и жестокий, в нем он насмерть забил Ракитича из ревности, потом долго в ванной смывал с себя кровь, вымывал ее из длинных волос. После надел свою белую форму, собрал пучок на голове, картинка меняется и Бейл резко оказывается на С.Бернабеу на тренировке. Подходит к Модричу и счастливо так улыбается ему.
Модрич хитро улыбается в ответ и шепчет: не бойся, это даже хорошо, что ты избавил меня от этого сахарно-ватного скучного ухажера. Устраивает Бэйлу ночь любви, о которой тот столько мечтал, и душит его, спящего, резинкой для волос. Синей.
Чет вспомнилось, как героиня Фармер в клипе California насмерть забивает шпилькой сутенера. Во-во, ну а за неимением у Луки шпилек... Между прочим, если бы я сочинял какое-нибудь приключенческое АУ про него, то резинка обязательно была бы оружием-удавкой
Тут скорее Бейл проснется и машинально врежет Модричу по голове со всей дури. Тот завалится, с бедер Гарета упадет прямо на пол. Фаталити. Гарет сбрасывает с себя сонный морок, воет от ужаса и горя, прижимает к себе тело с пробитым виском, укачивает его, что-то напевая на своем языке, целует в волосы. Он бы дал себя убить, если бы не рефлексы тела. и похоронит его в лесу недалеко оттуда, где прикопал Ракитича из могил вырастут кусты терновника, переплетшиеся друг с другом.
По мотивам чернушного раскура в треде (выпил Ракеты и Бейла) убивать под катом можно?Гарету кажется, что тени вокруг сгущаются. Он обещает себе, что тьма не поглотит его, что он будет бороться, что его сердце горит, греет и светит. От гниения тоже рождается тепло - говорит внутренний голос. Гарет не слушает. Он справится. Ему придется справиться, рядом с Лукой не место тем, чьё нутро черно, как деготь. Поэтому... - С тобой всё хорошо? Гарету кажется, что Ракитич издевается. Откуда он вообще взялся, подкрался? И теперь изображает участие, а сам смеётся над ним. Злобно, с жестокой радостью заглядывая в глаза, с превосходством счастливого избранника перед отвергнутым претендентом? Гарет стонет, сжимая виски. Перед его глазами Ракитич так же сжимает голову Луки, заставляя поднять лицо, чтобы впиться в губы собственническим поцелуем... - Гарет, ты как? Что случилось? Гарет выпрямляется, почти ритуальным жестом распускает пучок на макушке, позволяя волосам свободно рассыпаться по плечам. - Да - отвечает он - Я в полном порядке - и бьёт Ракитича в лицо, наслаждаясь раздавшимся хрустом, поддевает уже упавшего и пытающегося свернуться соперника носком ботинка, переворачивая и наступая на живот, нанося удары уже куда придется. Когда Гарет уходит, Ракитич кажется ещё шевелится, как раздавленные насекомое, но ему всё равно. Лука не может любить кого-то настолько жалкого. Гарет наконец-то чувствует себя счастливым. убивать под катом можно?-2 или синяя резинкаЛука видит приближающего Гарета и все понимает. Голубые глаза лучатся улыбкой, хотя губы сжаты в жёсткую линию. Волосы распущены, они ещё влажные после мыться. Гарет уверенно обнимает Луку за плечи и трётся носом о его висок. Шепчет в ухо: - Давай сбежим? Неслыханное дело - сбежать с тренировки, но мир все равно рушится, так что Лука улыбается в ответ отчаянно, это больше похоже на оскал, и отвечает голосом, скрипучим как дверь в сарае: - Конечно, сбежим.. - горло перехватывает, когда Гарет переплетает его пальцы со своими и тянет за собой, весёлый и неукротимый, как голубоглазый хаски, если бы хаски были чуть больше похожи на волков-оборотней. - Я потерял повязку на волосы... - Вот бестолочь - Иван долго роется в чемодане, ныряя в его недра чуть не по пояс, появляется торжествующе размахивая синей, порванной и вновь связанной резинкой. Вот! А я ее все таскаю с собой, на удачу. Действительно, на удачу. Они катают с англичанами ничью и это внушает оптимизм.
На запястье Луки синяя резинка. На запястье Луки - губы Гарета. Они везде - эти осторожные губы, не оставляющие следов, прикасающиеся невесомо и трепетно, даже благоговейно. Гарет красивый, нежный и почти грациозный, чего в обычной жизни за ним не водится. Он делает всё так, будто отрепетировал каждое движение многократно. Луку пугает, насколько эти пальцы знают его тело, насколько точно попадают поцелуи в чувствительные точки, сколько удовольствия приносят прикосновения. Ему жутко, но и это возбуждает и, раз мир все равно рушится, а Гарет уже разрушен, Лука позволяет себе почувствовать всё. Когда тот, кто ещё недавно был Гаретом, а может быть Гарет, который всегда был тем, кто сейчас в истоме перебирает русые волосы длинными пальцами, начинает дремать, роняя голову Луке на грудь, последний уже не уверен в том, что собирается сделать, но затягивает синюю резинку на шее спящего, усиливая давление постепенно, оттягивая момент осознания чужим телом собственной неизбежной смерти, наваливаясь, чтобы прекратить судорожные движения и приходя в ужас от медитативной, медленно гаснущей улыбки на спокойном лице.
-
-
16.11.2018 в 13:11URL комментария
-
-
16.11.2018 в 20:56-
-
17.11.2018 в 02:16URL комментария
-
-
17.11.2018 в 07:31URL комментария
-
-
17.11.2018 в 08:53URL комментария
-
-
17.11.2018 в 13:05URL комментария
-
-
18.11.2018 в 03:33URL комментария
-
-
18.11.2018 в 03:33URL комментария
-
-
18.11.2018 в 03:34URL комментария
-
-
18.11.2018 в 20:09URL комментария
-
-
18.11.2018 в 23:41URL комментария
-
-
19.11.2018 в 01:22URL комментария
-
-
19.11.2018 в 11:17URL комментария
-
-
19.11.2018 в 11:18URL комментария
-
-
19.11.2018 в 20:20URL комментария
-
-
20.11.2018 в 11:50URL комментария
-
-
21.11.2018 в 11:55URL комментария
-
-
22.11.2018 в 03:38часть 1
-
-
22.11.2018 в 03:39-
-
22.11.2018 в 03:39-
-
22.11.2018 в 13:54-
-
22.11.2018 в 14:50-
-
23.11.2018 в 12:14URL комментария
-
-
25.11.2018 в 10:36URL комментария
-
-
27.11.2018 в 12:37URL комментария
-
-
27.11.2018 в 14:50URL комментария
-
-
27.11.2018 в 16:54URL комментария
-
-
28.11.2018 в 17:21URL комментария
-
-
29.11.2018 в 20:54-
-
30.11.2018 в 09:58убивать под катом можно?
убивать под катом можно?-2 или синяя резинка